Женщина поняла, что покраснела. Зимой, она отправила Аарону весточку. Полина и священник стали переписываться. Аарон рассказывал о свадьбе внучки. В Иерусалиме, у него был маленький домик, рядом с англиканской церковью, у Яффских ворот:
- Я посадил во дворе кусты жасмина, кузина, - читала она знакомый почерк, - а у Судаковых растет гранатовое дерево. Когда я прихожу к ним в гости, мы всегда пьем под ним чай. У меня три комнаты, гостиная, спальня и кабинет, но мне хватает. Я слышу, как звонят колокола церквей, кузина, и засыпаю, глядя на звезды, - перо, на мгновение, остановилось:
- Убираю я сам, и готовлю тоже. Дина, иногда, мне помогает. У меня кошерная кухня, - Полина увидела его веселую улыбку, - здесь она у всех такая, даже у христиан. Хочется, чтобы Мария, то есть Сара-Мирьям, и Моше, всегда могли у меня отобедать.
Аарон писал о новом поселении, Петах-Тикве, где жили внучка и ее муж, о том, как они ездили выбирать участки для новой фермы. Ее собирались назвать Ришон-ле-Цион, «Первый в Сионе».
- Джошуа, то есть рав Горовиц, прислал пожертвование на ее создание, - читала Полина, - и Мирьям с Давидом тоже вложили деньги. Старший сын Джошуа, Натан, хочет стать раввином. Он собирается приехать учиться в Иерусалим, как и его отец, когда-то. Мальчику одиннадцать лет, кузина. Время летит…, Я помню, как мы с вами познакомились, на Брук-стрит, на ступенях «Клариджа», и помню нашу прогулку в кебе…, - Полина увидела его голубые, обрамленные тонкими морщинами глаза, вдохнула сладкий запах трубочного табака.
- Пишет, - откашлялась Полина, избегая взгляда свекрови, - о правнуках пишет. Четвертый месяц им.
Она открыла конверт:
- Маленькие улыбаются и начали переворачиваться. Бенцион, я его называю Бен, родился первым. У него серые глаза, в отца, а у Шуламит материнские, голубые. Они, конечно, оба, рыжие, - Полина увидела, что свекровь усмехается:
- Они все рыжие. Сестра моя, - Ева щелкала спицами, - зять, внук их, и сам Аарон… - старшая герцогиня отложила вязание и взяла Полину за руку:
- Поезжай, милая. Марта молодых собирается проводить, и ты к ней присоединись. Ты никогда на Святой Земле не была…, - Аарон присылал сестре подарки из Вифлеема и Назарета. Ева, пожала тонкие пальцы невестки:
- Ты у нас неверующая, но это не страшно. Тебе, все равно, будет интересно. За мальчиком я присмотрю, - пообещала свекровь, - голодным не останется.
Грегори и Джейн, на медовый месяц, уехали в Шотландию.
Джон, придя к матери и бабушке в библиотеку, закурил папиросу. Женщины молчали. Мать читала суфражистский журнал, бабушка перелистывала «Женский портрет» Генри Джеймса. Полина дружила с американским писателем, он обедал на Ганновер-сквер.
Маленький Джон прошелся по ковру и взглянул на миниатюру леди Вероники. Они с Люси танцевали, на приеме после свадьбы, а потом ушли на террасу. Люси говорила о Кембридже, о том, как она ждет занятий в лаборатории. Джон, мучительно, думал:
- Она станет знаменитым ученым, она талантливая…, Школу в шестнадцать лет закончила, поступила в университет…, - пахло едва распустившейся сиренью. С реки дул свежий ветер, внизу виднелись огоньки в домах деревни. В замке играла музыка, венский вальс. Джон вспомнил ее шепот:
- Ты очень хорошо танцуешь. Меня мама учила, - Люси рассмеялась, - и Мартин, и Петр…, В общем, все. Даже дедушка. Только я все равно тебе на ноги наступаю…, - на ее белой шее блестело жемчужное ожерелье. Джон почувствовал прикосновение ее маленькой, изящной руки в бальной, выше локтя перчатке. Русые волосы украшал венок из сирени. Большой зал замка задрапировали белым шелком, гирлянды цветов спускались вниз. Она кружилась, лежа в его руках. Джон тихо сказал: «Ты тоже очень хорошо танцуешь, Люси. Лучше всех». На террасе, он, велел себе: «Сейчас». Девушка молчала, глядя на темные верхушки деревьев в парке, на сокола, парившего высоко в небе, над крышами замка. Она повернулась и, на мгновение, приложила ладонь к его груди: «Очень больно было?». Джон склонил голову и прижался губами к ее запястью:
- Больно. Но не из-за раны. Я боялся, что я не увижу тебя, Люси, не успею сказать…, - он ощутил, как бьется ее сердце, а потом все стало неважно. Он опустился на колени, не выпуская ее руки, Люси обняла его. Она была вся теплая, близкая, она шептала что-то ласковое. Джон, счастливо, подумал: «Через два года. Через два года мы сможем пожениться».
Он потушил папиросу в серебряной, арабской работы пепельнице и откашлялся. Мать заметила:
- Мы молодых дождемся и с тетей Мартой на континент поедем, вместе с ними. У тебя неделя осталась, чтобы предложение сделать, милый мой.
- Говорят, - недовольно пробурчал Джон, - что у меня по лицу ничего не скажешь.
Бабушка захлопнула роман:
- Это, может быть, кто-то другой не скажет. А мы тебя вырастили, - Ева развела руками, - езжай в Лондон, покупай два букета…, - внук убежал складывать вещи. Полина поднялась: