"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ)

В дверь постучали.

— Пора тебе, — Феодосия встала и коснулась губами лба монаха. «Благослови тебя Бог».

Внизу, в прохладном утреннем тумане, Федор в последний раз проверил упряжь и лошадей — вроде все было в порядке.

— Заодно и руку набьешь, — сказал он племяннику. «А то все верхом и верхом, как вожжи натягивать, и забыли уже. Не гони только, еще не хватало вам колесо сломать по пути, упаси Боже. Тут же до Твери — яма на яме, хоть на проселках, хоша бы и на столбовой дороге».

— А тебе, Феодосий, я вот что принес — Вельяминов протянул ему книгу. «Только вчера переплетать закончили. Первый Псалтырь московской печати. Хоша ты и на чужбине будешь, а все одно — откроешь, да и вспомнишь про нас.

— Лучше боярыне… — начал Феодосий.

— Боярыне тоже есть, — улыбнулся Федор. «Неужто я б про жену свою мог забыть?»

Башкин чуть обнял Феодосия. «Прощай», — сказал он.

— Ехал бы ты, Матвей Семенович, со мной — покачал головой монах. «Не будет тебе здесь жизни».

— Так и там не будет, Феодосий. Дай тебе Бог счастья, а мне, горемычному, уж видно, и не испытать его, — Башкин опустил руки и побрел через двор к воротам.

Федор посмотрел ему вслед, вздохнул и сказал: «Ну, с Богом!»

Возок медленно выкатился из усадьбы, и Федор, провожая его глазами, пошел вслед за Башкиным.

— Матвей Семенович! — окликнул он его. «Погоди-ка, надо парой слов перемолвиться».

Они двинулись рядом по протоптанной среди луга тропинке.

После долгого молчания — уже развиднелось, и в небе, высоко над ними, завел свою песню жаворонок, — Вельяминов сказал:

— Не мое дело это, Матвей Семенович, но не ходил бы ты на суд все же. Хочешь ты, чтобы услышали тебя — так кто на суде-то будет? Тем людям, что там сидят, хоша кол в голову вбей — ничего не поймут. Зазря только погибнешь.

— Если ты думаешь, Федор Васильевич, что я на тебя али кого из родных твоих укажу… — начал Башкин.

— Ты не горячись, — спокойно сказал ему Федор. — Ты ж под пыткой не был.

— И ты не был! — буркнул Башкин.

— Нет, — согласился Вельяминов. — Однако же видел, что пытка с людьми делает.

— Феодосия вона пытали, он же ни на кого не указал, — не согласился Матвей.

— Люди, Матвей, они ж разные, — Федор помолчал. — Иногда и думаешь — кто, как не я, пытку выдержит? Выдержу и не скажу ничего. А как раскаленными клещами зачнут ребра тянуть — не знаю я, Матвей, снесешь ты это, или нет. А ежели не снесешь — жена моя на плаху ляжет рядом со мной, а дочь сиротой останется и сгинет безвестно. Вот и рассуди сам — что я должен делать?

— Мы тут, Федор Васильевич, одни, — резко повернулся к нему Башкин и посмотрел боярину прямо в глаза. «Ты меня сильнее намного — убей меня, и вся недолга. А тело ночью в лесу зароешь — пропал и пропал, кто меня искать будет?»

— Брось чепуху молоть, — вздохнул Вельяминов. «Отродясь я на невинного человека руки не поднимал, и не подниму до смерти моей. Остается мне, Матвей, надеяться, что выдержишь ты».

— А ведь я бы мог… — внезапно начал Матвей.

— Мог бы, — усмехнулся Федор. «Да только жена моя, Матвей Семенович, она, как в Библии сказано, плоть едина со мной. Хоша бы ты и донес сейчас на меня, не досталась бы тебе Феодосия.

Не потому, что не может она другого возлюбить — может, однако ж, если б полюбила одна тебя — пришла бы ко мне, и сказала об этом. А так…» — Вельяминов помолчал. «И говорить даже не стоит об этом. Не такой ты человек, боярин, ты уж мне поверь».

Феодосия, было, взялась за чтение, но тут, же отложила книгу. Неспокойно, неуютно было боярыне в тихой, залитой утренним солнцем светелке.

«За Марфой надо бы спосылать», — подумала она, — а, может, Прасковья и Петю с ней отпустит. Хлопот- то много, к свадьбе готовиться, что он там будет мешаться. А тут бы хорошо деткам вместе было».

Она подняла глаза и вздрогнула — на пороге стоял Федор.

— Смотри, что принес-то я тебе, — сказал он, протягивая ей книгу. «Феодосию тоже в дорогу такую дал — первый псалтырь московской печати».

Длинные пальцы женщины сомкнулись на гладком кожаном переплете, она раскрыла книгу и вдохнула запах свежей бумаги.

— Что ж будет-то с нами, Федя? — подняла она глаза на мужа. «Чего дальше-то ждать?»

Вельяминов мягко забрал у жены книгу и открыл в самой середине. «Как сказано в Псалмах Давидовых, Федосья, вот, прямо здесь: «Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя?»

— Помощь моя от Господа, сотворившего небо и землю, — мягко закончила строку его жена.

— Иного пути нет, — сказал Федор и обнял жену — так, что стали они единым целым.

По тверской дороге, поднимая пыль, не спеша трясся незаметный, запряженный невидными конями возок.

Минуя Ярославль, из далекого Кириллова монастыря, гнал на кровном жеребце гонец. Где проезжал он — звонили в церквях колокола, зажигали свечи и зачинали панихиды за упокой души. И шли по его следам с севера тяжелые, грозовые облака.

— Что с этой мамкой-то стало? Что царевича Димитрия, мир праху его, — Феодосия набожно перекрестилась, — из рук-то выпустила?

Василиса Аксакова, — приехавшая с поездом царицы из Кириллова монастыря, — помрачнела и замялась.