"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ)

Федор тоже при Васе — бледном, болезненном, плохо ходящем, — стыдился своего роста, богатырских плеч и громкого голоса. Мальчик приходил к нему, заворожено трогал оружие, а когда Федор посадил его на коня — осторожно, впереди себя, и сделал круг по двору усадьбы на самой смирной кобыле — восторгу Васи не было конца.

Читать он научился сам — Федор с Аграфеной с удивлением услышали, как трехлетний мальчик по складам разбирает Псалмы. Отец стал заниматься с ним каждый день, и вскоре Вася бегло читал и начал писать. Федор даже немного обучил его греческому, а потом, как стало понятно, что Вася уйдет в монахи, — учился он уже у священников.

Федор вдруг понял, что не видел сына уже восемь лет — с тех пор, как проводил его из Троицкого монастыря на служение иноческое в дальний Пермский край.

— И за книги богослужебные спасибо тебе, Федор, — донесся до него голос Макария. «Ежели б не ты, так раскачивались бы мы, еще Бог ведает сколько. А теперь Евангелие да Псалтырь более переписывать не надо».

— Я всегда готов послужить, владыко, ради такого дела, — ответил Федор и подумал, что надо бы, конечно, съездить в Чердынь, повидаться с Вассианом, повезти туда сестру его единокровную.

— Хоть и долог путь, а надо, — сказал себе он твердо, усаживаясь в кресло, что стояло особо для царского боярина ближнего. «И Федосья порадуется, да и Марфе полезно другие края повидать».

— Что Марья-то? — спросил Михайло у жены, уже, когда лежали они в постели.

— Да ничего, — Прасковья отложила вышивание и прижалась к мужу, положив ему голову на плечо. «Не ест ничего, с лица спала, так я ее не виню — сколько ж томить можно девку?

Помолчав, она добавила: «Говорила я с ней насчет Матвея — что, мол, слухи-то разные про него ходили, хоша он и остепенился в последнее время».

— А она что? — Михайло повернулся к жене и убрал с ее лица черные локоны. «Небось, брыкалась, говорила — не такой, мол, Матвей, мало ли что о ком говорят?»

— Ну да, — Прасковья улыбнулась. «Поди, скажи девке влюбленной, что плохое про нареченного ее — живьем тебя съест. Мне б тоже до свадьбы про тебя что сказали — так не послушала бы».

— Да про меня и говорить-то нечего было, — Михайло потянулся. «Я ж был ровно как Степа сейчас — только у этого лодьи, а у меня — кони да доспехи на уме были. Какие там девки, я про них и не думал!»

— Однако ж посватался ведь, — рассмеялась Прасковья.

— Ты на меня очами своими лазоревыми так глядела, что попробуй не посватайся, — Михайло стал целовать жену. «Я и подумал — кони-то никуда не ускачут, а эту, синеглазую, надо к рукам прибрать — еще уведет кто».

— Марья мне знаешь что сказала, — вдруг оживилась разнежившаяся Прасковья. «Говорит, вот, мол, батюшка тоже гулял до венчания, а теперь муж верный. Я уж, Михайло, не стала-то ей все рассказывать, как было-то на самом деле».

— Да уж не надо, — Михайло, вспомнив что-то, известное только им двоим, тоже улыбнулся. «А что муж я верный — так, Прасковья, зачем мне чужие объедки, коли дома у меня, стол завсегда накрыт?»

— Михайло, — вдруг поднялась Прасковья на локте. «А ежели со Степаном, что в Новгороде случится?»

— Ну, жена, — чуть присвистнул тот, — нельзя же парня осьмнадцати лет к материнскому подолу привязанным держать. И так уже вон — выше меня он, и в плечах шире. Пущай едет, мир посмотрит, себя покажет, может, невесту себе там, на севере, найдет. Петруша-то пока при нас, и еще долго под нашим крылом будет. Опять же…, - Михайло вдруг осекся и взглянул на жену.

— Думаешь, получится? — прошептала ему на ухо Прасковья.

— Ну а отчего нет? — ответил ей Воронцов. «Опять же, ты, Прасковья, видишь — я хоша на Бога в этом деле и надеюсь, но и сам кое-чего тоже делаю, так ведь? — он рассмеялся и задул свечу.

— Так что же, боярин, — скрипучим, холодным голосом сказал митрополит Макарий, «признаешь ли ты ересь свою и хулу на церковь святую?».

— То не хула, владыко, а лишь мысли мои, — ответил Башкин. «Не сказано нигде в Писании, что человек мыслить не может. Для сего и дал нам Бог разум, чтобы отличались мы от животных».

— Мыслить, — протянул митрополит и, сойдя вниз, туда, где в центре палаты стоял Башкин, обошел его со всех сторон.

Федор вдруг вспомнил, как на зимней охоте видел он волков, точно так же окруживших загнанного, одинокого, тяжело дышащего оленя. Вожак стаи тогда оскалил клыки, и, вскочив оленю на хребет, пригнув его голову к земле, в мгновение перервал ему горло.

— Смелый ты, боярин Матвей, — продолжил Макарий и, не глядя, щелкнул пальцами. В его руке тут же оказалась грамотца.

Митрополит прищурился и медленно прочитал: «А еще сей Башкин святую и соборную апостольскую церковь отриче и глаголе, яко верных собор — сие есть токмо церковь, сия же зданная ничтоже есть».

— Говаривал ли такое? — спросил митрополит. «Или лжет отец Симеон, к коему на исповедь ты ходил?».

— Если и говорил, то, что из этого? — Башкин пожал плечами. «В церкви немало служителей недостойных есть, и все это ведают, и ты, Владыко, тоже!»