Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

Потом он, сидя, держа ее на коленях, сказал: «Получается, что ты во второй раз от царя убежишь. Кабы был я Иван Васильевич, так я бы уже понял, и не ходил бы за тобой более».

— От тебя ж тоже убежала, — Марфа почувствовала, как Ермак заплетает ей косу.

— Ну да, а как нужен я тебе оказался — позвала, — он вдохнул свежий аромат ее волос. «Вот я и думаю, Марфа, — уж не ты ли хана на Москву идти подговорила, а?»

— Ну, уж прямо, — она рассмеялась, обернувшись, и замолчала, увидев его глаза.

— Потому что с тобой — как с рысью, — он прищурился, — заснешь — а ты и горло перервешь, и не оглянешься даже. Но мне нравится, — атаман слегка шлепнул ее, — у какого мужика рысь под рукой-то, окромя меня? Даже у государя — и то нет.

Марфа стерла с пальцев остатки пепла, и, наложив засов на дверь, стала собираться.

Ермак осадил своего вороного коня у ворот белокаменного Серпуховского кремля.

Золотистые, крашеные охрой крыши блестели в жарком, полуденном солнце. Серпейка и Нара, у слияния, которых стояла крепость, лениво текли куда-то вдаль. Тихо было вокруг, только жужжали мошки да шелестели истомленные засухой листья деревьев.

Атаман заколотил рукояткой сабли в огромные, в два роста человеческих, тяжелые ворота.

— Спят, сволочи! — выругался он. «Хоша бы у них татары под стенами были — им все равно!»

— Чего орешь? — ворота чуть приоткрылись. «Нетути государя, не дошел сюда еще».

Ермак сжал зубы, чтобы не выматериться по-черному. Как и предсказывал Матвей Вельяминов, сорокатысячное татарское войско обошло, засечные укрепления на Оке и сейчас начало переправляться через Угру.

Матвей был как раз там — с передовым отрядом, на западном фланге рати, — единственной, что сейчас сдерживала наступление хана.

— Семь тысяч, — горько подумал Ермак, и развернул коня. «Тысяча под Матвеем — эти отборные, лучшие, там и дружинники мои, но ведь их сомнут и не заметят».

— Суки, — громко сказал атаман. «Суки поганые, что ж они тащатся-то!». Он пришпорил жеребца и что есть мочи поскакал на запад.

Матвей поднялся в стременах и увидел на горизонте темную полосу. Она ширилась, приближаясь, двигалась все быстрее, и Вельяминов, перекрестившись, потянул саблю из ножен. Он обернулся к тем, кто был у него за спиной, и заставил себя улыбнуться:

— Ежели хоть настолько, — он раздвинул пальцы, — их задержим, то государь сюда с подкреплением подоспеет. Поэтому стоять насмерть, как предки наши на поле Куликовом, и да поможет нам Бог.

Матвей внезапно вспомнил, что с князем Дмитрием Ивановичем они родственники — матушка его была тоже Вельяминова. «Ну, — сказал он тихо, — помоги мне, одной мы крови ведь».

Пыль поднималась между двумя ратями, легкая, белая, чуть пахнущая полынной горечью степная пыль. И уже был слышен дробный стук конских копыт.

— Что там? — тяжело дыша, стирая пот со лба, спросил Ермак у сотника, указывая на заходящее солнце. Войско стояло тихо, только иногда кое-где ржала, высоко вскидывая голову, лошадь.

— Боярин Вельяминов там, — сотник вдруг перекрестился. «Долгое время нет их, вдруг задержал все же?».

— Задержал, — горько ответил атаман, — да вот только зазря смерть ихняя, нет полков людей государевых, не подошли еще.

Воин побледнел. «Да что же это теперь будет, Ермак Тимофеевич?» — спросил он тихо.

— Бой будет, — коротко ответил Ермак, вглядываясь в татарские стяги, что развевались над головами всадников. Холмы к западу от равнины, на которой стояло русское войско, были черным-черны от подходящей рати.

Он очнулся на исходе ночи, от света факела.

— Живой, — хмуро сказал Ермак, ощупывая его разбитую голову. У атамана было перевязано плечо — на тряпке расплывалось свежее пятно крови. Щеку пересекал свежий, вздувшийся рубец — от края губ до уха.

— Ему-то я голову снес, — сказал атаман, заметив взгляд Матвея. «Что у тебя еще?».

— Иван Васильевич где? — спросил Вельяминов пересохшими губами.

— К Ростову ушел, — Ермак помолчал, — твари эти, люди государевы, разбежались, едва тысяча от них осталась. Рука у тебя сломана, Матвей.

Вельяминов обернулся и с грустью посмотрел на труп гнедого, упавшего всей тяжестью на его руку.

— Хороший конь был, — сказал Матвей. «Помоги мне встать-то».

Ермак поднял его, и Вельяминов, еле сдерживая крик боли, сказал: «Ребра тоже, как я посмотрю».

— Я тебе сейчас голову замотаю чем-нибудь, — вздохнул Ермак, — а в Серпухове уже гляну — что там. Ты в седле-то удержишься?

— А что мне еще остается? — усмехнулся Матвей. «Где войско наше?».

— Нет более войска, — коротко ответил атаман. «Хан уже под Москвой».

— Гляди, — вдруг сказал Матвей, — восход-то какой — ровно огненный.

— То не восход, ты на север смотришь, — атаман ощутил на своем лице теплый, дымный ветер.

Москва, 3 июня 1571 года

Город горел. Подошедшие с юга отряды хана грабили деревни. Пожар из подожженного села Коломенского перекинулся на северный берег реки. Сильный ветер нес его дальше — над Кремлем уже стояло алое зарево.