Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

— Ну и молодец, — муж поцеловал ее. «Видишь же — не было у нас детей, а теперь ты понесла, — он нежно положил руки на ее плоский живот. «Значит, Богу такая жизнь угодна».

Маша, было, хотела что-то сказать, но прикусила язык.

«Гептамерон», который она читала у себя в спальне, так и остался незамеченным, в комоде, среди ее рубашек и чулок.

Девушка открыла книгу на истории о парижском дворянине, который притворился больным, дабы не изменить жене.

— Мне кажется, — читала Маша, — что не такая уж это большая заслуга для мужчины — бояться нарушить целомудрие из любви к жене; есть ведь немало причин, которые и без этого заставляют его хранить ей верность. Прежде всего, это велит ему Господь, этого требует данная им клятва, да и природа его бывает удовлетворена, и поэтому ни соблазн, ни желания уже не имеют над нею власти.

Она опустила книгу на колени и задумалась. Со времени их венчания прошло уже четыре года, и за это время Степан едва ли шесть месяцев провел дома.

Маша вспомнила, как провожала его в море ровно через месяц после свадьбы — в Плимут он ее не пустил, сказав ласково, но твердо: «Не место там женам-то, ты пойми. В море нельзя о женщинах думать — а ежели ты туда приедешь, так и всем другим придется разрешать».

— И ты не будешь обо мне вспоминать все это время? — наивно спросила она тогда.

— Я, Маша, если уж я в море, — вздохнул ее муж, — так только им и занят. Потому я и жив до сих пор.

Они простились на пороге усадьбы — была оттепель, шел мелкий, надоедливый дождь, все вокруг было покрыто влагой — и Маша не могла понять, что за капли у нее на лице — только потом, когда его конь исчез за поворотом, она поняла, что это были слезы.

Степан вернулся через пять месяцев — она спала, раскинувшись наискосок на их супружеской кровати, когда на рассвете кто-то зажег рядом свечу.

— Что такое? — потерла она глаза и вдруг ахнула: «Степа!»

— Я всю ночь в седле был, — измученно сказал ее муж. «Иди сюда».

Как и тогда, в брачную ночь, сейчас ей тоже было больно — очень больно, — но она не смела, остановить мужа, твердо приказав себе терпеть столько, сколько он от нее потребует.

Терпеть пришлось долго, — она потеряла счет времени, — а потом он сразу заснул, положив голову ей на плечо. Маша, гладя его темные, уже с чуть заметной проседью волосы, плакала — тихо, беззвучно, чтобы не разбудить Степана.

И тогда, и потом, приходя из плавания, дома, муж не отпускал ее от себя ни на мгновение — даже днем, даже при слугах, он держал ее за руку, будто боялся, что жена исчезнет.

— Тяжело было в море? — спросила она следующей ночью, когда Степан лежал ничком рядом с ней, уткнувшись лицом в ее распущенные, душистые локоны.

Он поднял голову и медленно привлек ее к себе. «Не так тяжело, как с тобой расставаться, Машенька».

— Когда? — она захолодела.

— Через месяц уже, — Степа стал целовать ее, — тихо, нежно, и Маша, как всегда, горько подумав, что одними поцелуями дело не ограничится — приготовилась к боли.

Однако же она была жена, и это был ее долг.

Он вдруг остановился и спросил, глядя на нее: «Машенька, ты что?»

— Мне больно, — сказала она, пряча от него глаза, краснея.

— Ну, потерпи, милая, — поцеловал он ее.

И действительно, — боль скоро ушла, но другие чувства, — те, про которые она слышала краем уха, — так и не приходили.

Она привыкла, ей было хорошо с мужем, и она не могла подумать ни о ком другом, но вот Степан, — как ей казалось, — все равно сравнивал ее с той, о ком они никогда не говорили, с его первой любовью.

— Степа, — сказала она, в последнюю ночь перед его отъездом, опустив глаза, — тебе ведь мало было этих дней, что мы вместе…

Муж чуть улыбнулся — краем губ. «Такая уж доля у меня, Машенька — сам я себе ее выбрал.

Да и привык я уже — все ж с осьмнадцати лет я на кораблях».

— И тебе никогда не хочется…, ну… — она замялась и покраснела.

— Хочется, — спокойно ответил Степан. «Однако ж мне честь моя дороже — что за мужчина я, если тебя, жену мою, Богом мне данную, буду обманывать? Иисус заповедовал нам хранить верность друг другу, до самой смерти. А тут получается, что я преступлю его учение? Нет, — покачал он головой, — не быть этому».

— А я, — грустно сказала Маша, — я все время думаю — что я могу тебе дать? Ведь совсем немного.

— Ты мне дом подарила, — сказал ей серьезно Степан. «Ранее — куда мне идти было, как я на берег сходил? А теперь я знаю, что ты меня ждешь, а если еще и дети у нас народятся — так не будет у меня большего счастья».

Вспомнив его слова, Маша смахнула с глаз слезы и подумала: «Только бы дитя здоровое принести, схожу, что ли, в церковь, помолюсь, тут же рядом совсем, что может случиться?».

Она до сих пор иногда ходила к святой Елене — по старой привычке, да и Джон Фокс, когда она приехала к нему спросить — что делать теперь, когда муж ушел в море, и она не сможет сама посещать воскресные проповеди, — мягко сказал ей:

— Ты, Мэри, помни — Бог, он всегда рядом с человеком. Читай Евангелие, читай Псалмы, — он тебя услышит. А если и сходишь в церковь — тоже ничего страшного, там тоже можно помолиться, — он вдруг улыбнулся.