Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

Степан все сидел, потягивая вино, ожидая, пока взглянет на него та, которую он приметил сразу, как только зашел сюда. Наконец, она повернула изящную голову в его сторону.

Это была Белла — только смуглая и темноволосая. Такая же маленькая, легкая, с еле заметной, девичьей грудью. Девушка, — лет пятнадцати, — была метиска — кожа цвета темных каштанов и такие же глаза. Он посмотрел на нее и чуть кивнул головой на лестницу. Шлюха на мгновение дрогнула ресницами и быстро — только юбки заметались, — поднялась наверх.

На полу чадила, оплывая, свеча. В раскрытые окна было слышно, как шелестит напоенный жарой ветер. Где-то далеко перекатывались раскаты грома, из сада несло дурманящими цветами.

Он посмотрел на влажные от пота, острые лопатки шлюхи и со всего размаха хлестнул ее пониже спины.

— Еще, — сказала она, застонав. «Еще!».

— Потом, — пообещал он и вдруг подумал, что никогда не делал этого с женой. С Беллой — то было другое, как другой была сама Белла.

Он вспомнил белый песок острова, ее приглушенный, низкий крик, и то, как потом она повернула голову и сказала, задыхаясь: «Ты такой один, ты знаешь это? Еще, пожалуйста, еще, Ворон!»

Он тогда готов был умереть от счастья — прямо там, вдыхая соленый запах ее волос, слыша, как шуршит волна рядом с ними — руку протяни и коснешься моря.

— Терпи, — шепнул он шлюхе. Та рассмеялась: «Да делала я это уже».

— Не со мной, — сказал он, стиснув зубы, и с удовлетворением услышал, как она стонет.

— Подожди, — сказала она. «Больно».

— А я тебе говорил, — он прервался и, протянув руку, ощутил на ее лице слезы. «Ладно, я медленно».

В конце она только и могла, что кричать, да и он — вцепившись зубами в ее плечо, — чуть слышно стонал, представляя, что перед ним — Белла. Только с ней Ворон мог быть таким, как он хотел. С ней, да вот сейчас — в грязной, жаркой, пахнущей благовониями комнатушке.

— Работай, — сказал он, едва оторвавшись от шлюхи, толкнув ее вниз. «Давай, старайся, chica, я только начал».

Он вдруг понял, рассеянно гладя ее темные, мягкие локоны, — кого ему не хватало. Ему не хватало той, с которой не надо было ничего скрывать — а с женой он никогда не мог себе этого позволить. Ему не хватало той, что открывалась для него с радостью. Как это делала Белла.

За окном ударила молния, осветив холодным, металлическим сиянием все вокруг. Он закрыл глаза, сильно прижал ее к себе, пропустив волосы сквозь пальцы, и выдохнув, сказал:

«Ложись».

Она повиновалась, и вдруг спросила, не поднимая на него взгляда: «Не все разве?».

Ворон рассмеялся. «Я же сказал, dulce, на всю ночь. А ее еще много».

Когда за окном запели птицы, он заплатил, — много больше, чем надо было, и оделся.

Девушка вдруг сказала, уткнув лицо в подушку: «А говорили, что Куэрво шлюхами брезгует».

Ворон, ничего не ответив, осторожно закрыл за собой дверь.

Он проснулся очень рано, еще до рассвета, и вышел на палубу. Вахтенный подремывал, — море было ровно масло. Ворон оглянулся — вокруг никого не было.

Потом он сжал зубы от боли, застегнулся, и, привалившись к борту корабля, какое-то время просто дышал, приходя в себя. Вернувшись в каюту, он посмотрел на Петьку — брат спал, как ангел небесный. Во сне Петька всегда казался Степану тем шестилетним мальчиком, которого он увидел в Колывани.

Ворон вытер лицо, вздохнул и пошел в лазарет «Изабеллы».

Врач посмотрел на него и ничего не сказал — половина экипажа страдала тем же самым, но от капитана он этого не ожидал.

— Это лечится? — хмуро спросил Степан.

— Лечится, конечно, — врач стал набирать какую-то густую жидкость в медный шприц. «Будете приходить каждый день, и к Плимуту все пройдет».

Воронцов стиснул руку в кулак и заставил себя не стонать.

— Сэр Стивен, — сказал врач, когда он одевался, — в следующий раз так не рискуйте. Это вещь хоть и неприятная, но от нее можно избавиться. От французской же болезни вас никто не вылечит.

Степан кивнул и пошел стоять свою вахту.

Интерлюдия Париж, август 1572 года

Маргарита Валуа накрутила на палец светлый, сверкающий золотом локон и выглянула в окно. Булыжники двора заливали беспощадные лучи летнего солнца.

— Ужасная жара, — вздохнула девушка. «И как только я буду венчаться, в соборе будет нечем дышать».

— Твоему будущему мужу хорошо, — иронически сказал ее брат, герцог Анжуйский, рассматривая свои ухоженные, отполированные ногти. «Он, как гугенот, все время венчания проведет, стоя у входа. Так что страдать перед алтарем ты будешь одна, сестричка».

— Хорошо бы я была одна и в брачной постели, Анри, — кисло сказала Маргарита, вытирая кружевным платком капли пота с декольте. «И почему мне не дали выйти замуж за Гиза, почему я должна брать в мужья это наваррское чудовище?».

— Потому что между твоими стройными ногами, милая Маргарита — дверь к власти над Францией, — герцог усмехнулся. «И наша дорогая матушка никогда в жизни не позволила бы Гизу ее открыть, а уж тем более — настежь. Ладно, — он потянулся, — пойду в фехтовальный зал.