— Вот только ты, Степан, — раз уж мы все свои и одна семья, — ты брось эти свои дела со шлюхами, говорил я тебе это, и еще раз повторяю. Хоть Тео мне и не родная дочь, однако же, у меня все дети — равны, и не хочу я дитя отдавать тому, кто ее честь беречь не будет, хоть пусть и брат ты мне.
— Ты что же думаешь, — горько сказал Воронцов, — меня жизнь ничему не научила? Все же, Петя, я хоть человек и упрямый, но понимаю, где я неправ был, и, как повенчаюсь я с Федосьей, не повторится этого более.
— Ну, я тогда за Тео схожу, и девочек заодно отнесу, — поднялась Марфа.
Когда она вышла, младший брат взглянул на старшего:
— Степа, ты вот скажи мне — ты хорошо подумал? Потому что Тео — она же своей матери дочь, она сквозь огонь и воду пройдет, ежели захочет чего добиться. Не случится ли того, что слово ты свое не сдержишь? Не хочу я, чтобы она зазря страдала-то, сердце — оно у человека одно.
— У меня тоже оно одно, Петя, — тихо сказал ему брат, и улыбнулся — Марфа впустила в комнату девочку.
— Ну что, Тео, — сказал отчим, — вот, сэр Стивен просит твоей руки. Ты как, согласна?
Изумрудные глаза засияли таким счастьем, что Марфе даже больно стало. «Вот думаешь — молода еще, — сказала она себе, — «а тут дочь через пять лет уже повенчается».
— Конечно, — подняв голову, сказала девочка, и вдруг зарделась: «Что, прямо сейчас?»
— Попозже, Тео, — мягко сказал Степан. «Как тебе шестнадцать исполнится — станешь моей женой?»
Девочка вздохнула. «Я подожду, хорошо, Стивен», — и вдруг добавила: «Да я всю жизнь вас буду ждать, если надо! И никому ничего не скажу — ни Майклу с Ником, ни Феде, — спохватившись, добавила она.
Степан улыбнулся, глядя на ее раскрасневшиеся, смуглые щеки. «Ну, вот и хорошо. А всю жизнь не надо, дорогая моя девочка, я приеду из Нового Света и повенчаюсь с тобой».
— Ой, я так рада! — вдруг, совсем по-детски, вздохнула Тео. «Я вам буду писать, можно?».
— Конечно, — Степан погладил ее по голове и тихо сказал: «А я буду тебе отвечать, так время и пройдет».
Эпилог
Плимут, февраль 1578 года
— Какой огромный, — восхищенно сказал Майкл, разглядывая корабль, стоявший на рейде.
«Папа, а когда его на воду спустили?».
— Две недели назад, — ответил Степан, спускаясь в шлюпку. «Надо, чтобы он на воде немного побыл, потом на верфях всегда недоделки бывают — их устранить, чтобы в море время не тратить. Ну, прыгайте, и на весла садитесь».
Шлюпка шла медленно, и Ник спросил, глядя на отца: «А сколько пушек на нем?».
— Сто двадцать четыре, — лениво ответил Ворон. «Четыре на носу, восемь на корме, а сколько остальных?» — он усмехнулся. «Ну, кто первый посчитает?»
— Легко, — протянул Майкл. «По пятьдесят шесть на каждой стороне. Тут ведь три орудийные палубы, да?».
— Молодец, — похвалил сына Ворон. «Да, на одну больше, чем обычно».
— А какая у него скорость? — спросил Ник.
— Восемь-девять узлов, сколько это в милях? — Степан закричал: «Эй, на корабле, спускайте трап!»
— Больше чем десять миль в час, — подсчитал Ник. «Здорово!»
На корме большими, еще свежими золотыми буквами, было написано: «Святая Мария».
— Смотри, — толкнул брата Майкл, — это в честь мамы, упокой Господи душу ее, — мальчик перекрестился.
— Капитан, — встречавший их у трапа Рэли коротко поклонился.
— Мистер Рэли, — Степан обернулся, — распорядитесь, пожалуйста, чтобы багаж отнесли ко мне в каюту. Порох доставили?
— Вчера еще, а мушкеты должны сегодня привезти, — ответил Рэли.
— Ну пойдемте, спустимся в пороховой погреб, заодно я на ядра посмотрю, — сказал Степан.
«Вы тут меня ждите», — велел он близнецам.
— Холодно, — Майкл подышал на руки и присел на свой сундучок. Ник облокотился о борт и вдруг сказал: «А все равно жалко уезжать, хоть там и Карибское море».
— Папа говорил, как придем в Новый Свет, обезьяну можно будет завести, — Майкл внезапно рассмеялся. «Ну, или попугая».
Ник задрал голову и посмотрел на высокие, стройные мачты «Святой Марии». «Обезьяне тут хорошо лазить будет, да. Только я по Феде скучать буду, ну и по Тео тоже. Она хоть и задается, хоть и девчонка, — а все равно — друг».
— Та картина, что Федя нарисовал, с усадьбой нашей, — она у меня, — Майкл поднялся и встал рядом с братом. «Можно потом будет в каюте повесить. А красиво тут», — он посмотрел на гавань.
Пошел легкий снег и задул слабый, сырой ветер.
— Берите ваши вещи, пойдем, — услышали они голос отца.
В капитанской каюте — большой, еще пахнущей свежим деревом, — было тепло.
— Мы тут жить будем? — спросил Ник, оглядывая узкую, высокую кровать, потертый ковер на стене с развешанным по нему оружием, стол, где были аккуратно сложены карты.
— Нет, — сказал Ворон, садясь в кресло. «Тут живу я, капитан. Вы здесь оставите свои книги, и будете приходить ко мне заниматься — каждый день».
— А что мы будем учить? — Майкл стал распаковывать сундучок.
— Математику, языки — испанский и немецкий, географию, — рассеянно ответил Ворон, убирая в шкатулку какие-то письма.
— А нам куда теперь? — Ник подхватил свою поклажу.