Иван, утомившись, опустил руку. Царица, всхлипывая, утерла лицо платком и посмотрела на свои трясущиеся пальцы.
— Коли выкину я, Иван, то твоя вина будет, — сказала Анастасия, не смотря на мужа.
— Про Соломонию Сабурову забыла? — муж намотал на руку косы царицы и пригнул ее голову вниз. «Помни место свое, и молчи, паршивка».
Федор зашел на конюшню и прислушался. Сверху, с сеновала, доносились детские голоса.
— А как стрельцы пришли за батюшкой, — тихо сказал Петя, — Волчок им навстречу бросился.
И главный их сначала его сапогом отпихнул, а Волчок его укусил.
Тот обозлился, Волчка взял и голову ему об стену разбил. Я сам все это видел, я под столом сидел, — мальчик прервался и заплакал. «Я потом Волчка взял и на дворе похоронил, за амбаром, ямку вырыл, в ручник его завернул и «Отче наш» прочел. Я не знал, что на похоронах читают».
Марфа потянулась к мальчику и обняла его. «Петенька, — девочка вздохнула, — а давай ты Черныша возьмешь? Если б у меня собачка была, я б тебе ее отдала, да нетути».
— Ну что ты, Марфуша, Черныш, — он же твой, — покачал головой Петя.
— Он тебя тоже любит, — коты, черный и полосатый, — лежали, обнявшись, между детьми, в сене. Марфа пощекотала полосатого кота между ушами. Тот зевнул, не открывая глаз.
— А я Барсика себе оставлю, — сказала Марфа.
— Его, может, и не Барсик зовут, — улыбнулся Петя.
— Будет Барсик! — упрямо ответила Марфа. «Как я сказала, так и будет!»
— Куда ж мне Черныша? — погрустнел мальчик. «Я ж, Марфуша, вскорости уеду, как же с котиком-то ехать мне?»
— А так и ехать, — сжала губы — ровно мать, — Марфа. «Черныш хороший, он тебе мешать не будет».
Петя осторожно взял черного котенка и прижался к нему щекой. «Марфуша, — сказал он, — а давай крестиками поменяемся, будем мы ровно братик и сестричка родные».
— Давай, — Марфа потянула с шеи крохотный золотой крестик.
— Детки, — позвал снизу, глубоко вздохнув, Федор, — трапезничать-то пойдемте, поздно уже».
Марья открыла глаза и увидела над собой склоненное лицо матери. «Как постарела-то она, — подумала девушка. «А все я виновата».
— Маменька, — прошептала Марья. «Родная….»
— Тише, тише, — Прасковья приложилась губами ко лбу дочери. «Ты как, Марьюшка?»
— Холодно, — по телу девушки пробежала судорога. «Болит нутро все, матушка, ровно огнем там жгут, а все одно — холодно».
Прасковья взяла в свои руки мертвенные, посиневшие пальцы дочери и подышала на них.
— Что батюшка? Степа и Петенька что? — еле слышно спросила Марья.
— С Петенькой все хорошо, — Прасковья смахнула слезу с ресниц.
— Повидать бы их, батюшку, Степу, — мучительно медленно сказала девушка. «Согрубила ж я, обидела вас всех и тебя, маменька…Ты благослови меня на смерть, кончаюсь я…»
— Ну что ты, доченька, — Прасковья приникла к Марье. «Никого ты не обидела, милая…»
— Вот так и держи меня, матушка, — пролепетала Марья. «Тепло-то как, солнышко вроде светит…»
Прасковья посмотрела на темные, каменные своды подвала, и еще крепче прижала к себе дочь.
— Да хранит тебя Пресвятая Богородица, — прошептала женщина и услышала, — в тишине подвала, — последний, легкий вздох Марьюшки.
— Вечный покой да дарует тебе Господь», — сказала Прасковья, не выпуская дочь из объятий, и закрыла ее синие, уже потускневшие глаза.
Чуть покачивая, как в младенчестве, девушку, она тихо запела:
Федор сидел между постелями детей и рассказывал сказку. Марфа, утомившись, заснула быстро, а Петя, внимательно слушая про Ивана-царевича, вдруг сказал:
— Дяденька Федор Васильевич, а можно я у вас останусь? Я хороший мальчик, баловаться не буду, буду послушным.
При свече Федор увидел устремленные на него, наполненные слезами, глаза ребенка, и, вздохнув, обнял его.
— Нельзя, Петенька, нельзя, милый мой. Если узнают про тебя, то всем нам смерти не миновать. Но ты к хорошим людям поедешь, хоша и далеко они живут.
— И вас я больше не увижу? — спросил Петя, вытирая слезы.
— Кто ж знает, — Федор поцеловал мальчика в лоб. — На все Божья воля, Петенька, может, и свидимся еще. Ты спи, милый, устал же ты, наверное.
— А можно я ножик, что мне Степа подарил, рядом положу? — спросил мальчик. — Если ночью кто придет, я его ножиком и ударю.
— Не придет никто, — Федор улыбнулся. — Ты спи спокойно, Петруша.
Но, выходя из детской светелки, он заметил, что даже в полусне мальчик сжимает рукоятку ножа.
Федосья дремала, чуть постанывая во сне. Федор, уже лежа рядом с ней, обнял жену и тихо сказал: «Ну, понимаю я — враг, в сражении, я сам на поле боя убивал, и не раз, но вот так — чтобы дитя невинное мучить, — никогда я этого ему не прощу».
Феодосия повернулась к нему, и так же тихо ответила: «Бог ему этого не оставит, Федор.
Накажет его Господь стократ за все прегрешения его».
Царь приехал в Разбойный приказ глубокой ночью, тайно.