Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

Феодосия сидела в сводчатой комнате, что выходила на двор аптеки, склонившись над каменной ступкой. На столе лежали Die Grosse Wundartznei[4] Парацельса, которую ей одолжил хозяин аптеки, и один из семи томов De Humani Corporis Fabrica[5] Андрея Везалия.

— Все же, фрау Тео, не могу я согласиться с вами, — сказал Ганс Штейн, пожилой, но шустрый не по годам аптекарь. — Травы — это прекрасно, ими лечил еще Гиппократ, но травы не панацея. Хирургия, — он наставительно поднял палец, — приходит на помощь тогда, когда все остальное бессильно.

— Забота врачевателя, герр Штейн, — суховато возразила Феодосия, — вылечить болящего до того, как дело дойдет до пилы.

— Хотел бы я посмотреть, фрау Тео, какими травами вы будете пользовать конечность, подлежащую ампутации, — пожал плечами Штейн. — Вы можете снять симптомы воспаления, но не можете остановить гангрену.

— Большинство ампутаций, герр Штейн, — Феодосия сняла с полки склянку с жидкостью, — происходят из-за того, что в рану попадает грязь.

— И как же грязь приводит к воспалению? — насмешливо спросил Штейн.

— Попробуйте размазать грязь, да и любую субстанцию, по неповрежденной коже. — Феодосия добавила в ступку пару капель содержимого склянки. — Например, сок ядовитого растения. Вы можете получить ожог, но не умрете. Но если на коже будет хоть малая царапина, то яд попадет в кровь, и она понесет его к сердцу.

— Но при чем тут яд? — всплеснул руками Штейн. — Грязь, что у нас под ногами, не ядовита, иначе мы бы все бы давно перемерли.

— Не знаю, герр Штейн, — Феодосия смотрела, как пузырится в ступке резко пахнущая кашица. — Может, вокруг нас существуют невидимые человеческому глазу вещества, которые вызывают воспаление. Вот, — подвинула она ему ступку, — что скажете?

Аптекарь понюхал и одобрительно поцокал языком.

— Неплохо, очень неплохо. Теперь добавьте толченый мел, он там, слева, и можно делать пилюли.

Прислонившись к дверному косяку, Маккей любовался Феодосией. Утренний свет золотил сколотые на затылке косы, покрытые легким чепцом. На ней было простое темное платье с длинным черным передником. Она склонилась над столом, чуть прикусив губу. Штейн негромко приговаривал: «Да-да, именно такого размера. Чуть меньше — и ее легко можно выронить, чуть больше — и будет трудно глотать».

Джеймс кашлянул.

— Приветствую, вас, капитан, какими судьбами? — расплылся в улыбке аптекарь. —.

Надеюсь, на «Клариссе» все здоровы?

— Здоровей некуда, однако, герр Штейн, путь нам предстоит долгий, и хорошо бы пополнить запасы корабельных снадобий.

— Разумеется, — захлопотал аптекарь. — Собрать вам все по обычному списку?

— Да, как всегда. Пришлите кого-нибудь, как все будет готово, я приеду и расплачусь.

— Прямо сейчас и займусь. — Штейн вышел из комнаты.

— Знаете, миссис Тео, вы оказались правы, — признался Джеймс, когда они остались одни.

— В чем же? — она стояла очень прямо и вертела в пальцах нож для разрезания пилюль.

— Положите нож на стол, прошу вас, а то я начинаю вас бояться, — улыбнулся Маккей. — А правы вы насчет грязи. Смотрите — он закатал рукав льняной рубашки. Рука была смуглая и крепкая, вдоль нее змеился давний извилистый шрам. — Мне должны были отрубить руку, но я был ранен, рана загноилась, и Салих Рейс[6], наместник султана в Алжире, приказал ее сначала вылечить, а уж потом рубить.

— За что вас так?

— За второй побег. За первый бьют кнутом, за второй отрубают руку, за третий — нос и уши, — скучным голосом объяснил капитан. — Так вот, миссис Тео, арабский лекарь промывал мне рану холодной водой и настоями из трав и велел перевести меня из подземной тюрьмы в чистое помещение. Как видите, рука осталась цела.

— Наместник вас помиловал?

— Нет. Как только рана зажила, я бежал в третий раз.

— Долго вы были в плену? — голос ее дрогнул.

— Пять лет. Миссис Тео, не хотите взять детей и прогуляться верхом?

— Не откажусь. Петя как раз должен сейчас прийти домой, а по пути заберет Марфу с немецкого.

— Вот и славно. Я зайду к Клюге через час, будете готовы?

— Да. Благодарю вас, капитан.

— Меня зовут Джеймс. Называйте меня так, прошу вас. Меня пять лет никто не называл по имени. Я думал, что никогда и не услышу его более.

— Хорошо, Джеймс.

— Повтори основные формы глагола «любить», — строго сказал Петя.

Марфа без запинки выпалила скороговоркой: «Аmo, amare, amavi, amatus».

— Молодец, — покровительственно сказал мальчик. — Хотя там, конечно, и больше есть, ну да еще успеешь разобраться.

— Ты ж говорил, что латынь сейчас не нужна, — Марфа поддала ногой камешек. — Однако учишь.

— Книг много хороших. Не все еще на немецкий с английским перевели. И ежели что по географии пишут, так тоже пока на латыньском. Для торговли латынь, конечно, ни к чему, но окромя торговли и другие вещи есть.

— Да неужто? — хитро прищурилась Марфа.

— А вот скажи мне, как будет по-латыни «я тебя люблю».

— Te amo, — Марфа не уловила подвоха.

Петя довольно рассмеялся.

— Между прочим, ты только что призналась мне в любви!

— Дурак! — Марфа заносчиво вскинула голову и тут же, охнув, схватилась за плечо. На землю с глухим стуком упал небольшой камень.