Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

— Ты спросить у меня что хочешь? — усмехнулась Марфа. Ирина повернулась и посмотрела на боярыню Воронцову. Спокойное лицо женщины было невозмутимым, от тонких губ вниз спускались еле заметные морщинки.

Ирина наклонилась, — она была много выше Марфы, — и шепнула ей что-то — неслышно, только пухлые губы чуть двинулись.

— Может быть, и от этого выкидываешь, — спокойно ответила боярыня. «Но пойдет ли оно дальше — не знаю. У тебя кровь здоровая, у вас-то в роду не было таких? — она махнула рукой в сторону двери.

Годунова помотала головой. «Ну, значит, тут только Господь тебе в помощь», — вздохнула Марфа и поднялась — наследник московского престола, царевич Федор Иоаннович, зашел в палаты.

— Иринушка, — ласково сказал он жене, поклонившейся ему в пояс, — пойдем, посмотрим, там кошечка, что Петр Михайлович в подарок мне из Персии прошлым годом привез, котяток принесла, уж больно красивы. И ты, Марфа Федоровна, иди с нами, — улыбнулся царевич, — деткам своим котеночка выберешь, порадуются пусть девочки.

Белая, длинношерстная кошка, раскинулась в плетеной корзине, томно приспустив веки. Три котенка — такие же белые, ровно снег, сопели под ее мягким брюшком. Поодаль, словно изваяние, застыл кот — мощный, с широкой грудью. Он посмотрел пронзительными желтыми глазами на вошедших людей, и, подняв белую лапу, стал ее вылизывать.

— То муж ее, — хихикнул Федор Иоаннович, — ну как я Иринушке.

Лицо Годуновой исказила быстрая, презрительная гримаса.

— А ты, Марфа Федоровна, приводи девочек-то твоих, с моими котятками поиграть, — улыбнулся царевич. «Забавные они у тебя, что Марья, что Параша, и бойкие такие. Вот, ежели на то будет милость Господня, то и у нас с Иринушкой дитятко будет, правда?», — царевич привстал на цыпочки и поцеловал жену в висок — влажными, оттопыренными губами.

— Спасибо за милость, Федор Иоаннович, — поклонилась Марфа и, не поднимая головы, застыла, — скрипнула раззолоченная дверь, повеяло по ногам холодком, и раздался низкий, властный голос: «Федька, поди, сюда».

Ирина тоже опустила голову, — увенчанную расшитой жемчугом кикой.

Иван Васильевич обвел внимательными, прищуренными глазами палаты и вдруг усмехнулся: «Муж твой, Марфа Федоровна, все еще в Вологде, что ли?».

— Да, государь, — спокойно ответила Марфа, — там вторую мануфактуру зачали закладывать, чтобы лен ткать, а окромя Петра Михайловича, в этом на Английском Дворе никто не разбирается.

— Обирают меня ваши англичане до нитки, — царь выматерился, — а что делать, в Ливонии выход к морю потеряли мы, остаются только Новые Холмогоры. Дети-то как твои? — внезапно спросил царь.

— Божьей милостью, все хорошо, — позволила себе улыбнуться Марфа.

— Ты вот что, — распорядился царь, — я сейчас царевича Федора в Новгород отправляю, чтобы он там с войском был, дак ты своих-то чад приводи сюда, ино царице Марье да Ирине Федоровне скучно одним, наверное.

— Спасибо, государь, — произнес сзади, из-за его спины, холодный голос, и Марфа поежилась — ровно осколки стекла рассыпались перед ними.

Царица московская, Марья Федоровна, стояла, тонкая будто тростник. Она была в опашене серого шелка, голову прикрывала кика, изукрашенная алмазами. Такой же алмаз — размером с волошский орех, — сверкал на ее пальце. Маленькие уши были оттянуты тяжелыми жемчужными серьгами.

Жемчуга — серые, голубоватые, палевые, — струились вокруг высокой шеи, обвивая ее, алый рот был крепко сжат, и будто изо льда были вырезаны изящные скулы. Ни кровинки было в ее лице — впалые, бледные щеки застыли, и, казалось, не женщина из плоти и крови появилась в темном проходе, а слабая тень — дунь, и нет ее.

— То милость для меня и детей моих великая, государь, — сказала Марфа, чуть подняв голову.

Иван Васильевич, не ответив, щелкнул пальцами. Федор встрепенулся, и мелко кивая головой, сказал: «Иду, иду батюшка, иду сбираться, как велел ты».

— Не понесла еще? — резко спросил царь, оглядывая Ирину Годунову с ног до головы.

«Смотри, Ирина Федоровна, у царевича Ивана покойника две жены его первые иночество вздели за бесплодие свое, в Новодевичий монастырь дорога известная».

Щеки Ирины заалели, однако, ничего не сказав, она только поклонилась свекру и прошептала: «На то воля Божия, батюшка».

— Ну-ну, — кисло сказал царь, и, посмотрев на Марфу, велел: «Иди со мной, боярыня, разговор у меня до тебя есть».

В личных палатах царя было жарко натоплено. Иван Васильевич опустился в огромное, бархатное кресло и потер колено. «Ходят лекари, вона, твой муж, как в Вологду не уехал еще, какого-то немца из ихней слободы приводил, а все без толку — как погода зачнет меняться, так и ноет кость, так и ноет».

— Так, может, травами, государь, — попыталась сказать Марфа, но царь только махнул рукой:

«Да ладно, меч в руках держать могу, и в седле сижу лучше молодых, а что еще надо?

Он вдруг усмехнулся: «Да и кое-что другое тоже меня не оставляет. Ты вот что, боярыня, мать твоя покойница жену мою первую, Анастасию Романовну, какими-то снадобьями поила, чтобы понесла она — знаешь ты их?».

— Знаю, государь, — тихо ответила Марфа.