Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

Она откинулась на спинку обитого бархатом сиденья, и, открыв окошко, вдохнув резкий, колючий ноябрьский ветер, вдруг вспомнила светло-золотой, летний закат.

Петя вывел лодку из камышей и сказал: «Ну, прыгай». Марфа стояла по щиколотку в теплой, прозрачной воде, приподняв шелковый сарафан, и муж рассмеялся: «Опять ты за свое!».

Она прошлепала к лодке и заметила, невинно глядя на него зелеными глазами: «Что ж ты в озеро не окунаешься? Али прошли те времена?».

— Не прошли, — сдерживаясь, сказал Петька и сел на весла. «Однако ж мне, Марфа, не восемнадцать лет, а тридцать пять почти — уж потерплю, благо дорога недалека».

— А вот теперь пошли, — сказал он, вытащив лодку на белый песок острова, и поднимая Марфу на руки. «И косы свои распусти».

Волосы упали почти до земли, и Марфа рассмеялась: «Да ты, я смотрю, прямо здесь готов!»

Петя оглянулся на озеро, над которым поднимался вечерний туман, и, поцеловав жену, сказал: «А почему бы и нет?».

Уже утром, угревшись на плече мужа, Марфа зевнула и сказала: «Все ж давай займемся тем, ради чего мы сюда приехали?».

— Я думал, за этим? — невинно ответил Петька, и рука его направилась вниз.

— Ну уж нет, — Марфа вскочила и, встав на колени, поддела половицу.

— Да, — протянул Петя, наблюдая за тем, как она вытаскивает из тайника золото. «А ну-ка, развяжи», — попросил муж, вставая.

— Ты что делаешь? — ахнула Марфа, и тут же застонала: «Ну я бы на ложе вернулась!»

— А я хочу так, — улыбнулся Петька, рассыпав вокруг самородки.

Потом, обнимая ее, он вдруг смешливо сказал: «Ну, этот мальчик золото будет любить еще пуще меня».

— Мальчик? — удивленно спросила Марфа.

— Мальчик, — подтвердил Петя, целуя ее мягкий, горячий живот.

«А шкатулку батюшкину и карту мы там оставили», — подумала Марфа, выходя из возка на кремлевском дворе. «Правильно Петька сказал — на всякий случай».

Она положила руку на живот — мальчик опять ворочался. «Как раз в конце февраля рожать мне, — улыбнулась женщина, поднимаясь в палаты государыни. «Там и Петька из Персии вернется, лето тут побудем, а к сентябрю двинемся. Золото, все что было — и за имения, и то, из тайника, Петька в Лондон уже перевел, так что ничего нас тут не держит. Дитю как раз полгодика будет, легче ехать-то, когда не такой маленький».

Государыня Марья Федоровна стояла у колыбели.

— Спит еще, — тихо сказала она, обернувшись на осторожно открывшую дверь Марфу. «Какой он красивый-то, Марфа Федоровна, чтобы не сглазить!».

— Не сглазите, — уверенно сказала Марфа, глядя на спокойное личико ребенка. «Как у вас крови-то?».

— Да меньше уже, — улыбнулась девушка, — все травы ваши, помогают. Сидеть нельзя мне пока, — она рассмеялась, — вот, стоя кормлю, али лежа.

— Ну, ничего, заживет, — успокоила ее боярыня. «Шутка ли, такого богатыря родить».

Мальчик, будто услышав, что о нем говорят, заворочался, морща материнского, красивого рисунка брови. Раздалось слабое хныканье, и Марья, протянув руки, взяла сына.

Марфа чуть погладила дитя по шелковистым, темным волосам. Он взял грудь сразу, жадно, захлебываясь. Женщина протянула руку и поправила сосок. «Вот так давайте, государыня, — сказала она, — чтобы глубже он брал, так он вам грудь не изгрызет, сильный же».

— Сильный, — нежно сказала Марья. «Я хотела Василием назвать, но, — она чуть вздохнула и мотнула головой в сторону двери, — велел Димитрием, как первого сына его звали, покойного».

— Димитрий тоже хорошо, — проговорила Марфа, любуясь ребенком. Тот открыл ореховые, в длинных ресницах глаза, и, посмотрев на женщин, опять припал к груди матери.

Звонили, звонили колокола Успенского собора, звонили колокола Троицкой церкви, в низком, сером небе метались галки, и маленького роста мужичонка, в невидной, трепаной шапке и худом армяке, задрав голову, схватил за рукав какого-то московского огольца, что пробегал мимо.

— Чего тебе, дядя? — недовольно спросил мальчишка.

— А что колокола-то звонят, милый? — недоуменно спросил мужик. «Вроде не праздник какой».

— Тьфу, дичь деревенская! — сплюнул парень. «И что вас всех на Москву несет, сидели бы в своей глуши. Наследник у государя родился, понял, царевич Димитрий Иоаннович, крестят его сегодня, вона, там, — мальчишка показал в сторону Кремля, — в Успенском соборе. Царь милостыню будет раздавать, надо идти быстрее, а то ежели в первых рядах не окажешься, то серебра не видать».

— Ну дай Бог здоровья царевичу-то, — набожно перекрестился мужик, — на долгие годы.

Единый луч солнца, вырвавшийся из-за туч, осветил его лицо, нечесаная борода заиграла чистым, роскошным золотом, и мужик, улыбаясь, посвистывая себе под нос, исчез в толпе, запрудившей Красную площадь.

Часть девятнадцатая Москва, февраль 1583 года

Мальчишка кубарем скатился вниз по стволу высокой сосны и бросился в лес.

— Едут! — часто задышал он, уцепившись за стремя белого жеребца. «Обоз единый едет, возок невидный, правда!».

— Ну, посмотрим, что там за обоз, — мужчина в седле махнул рукой, и тут же трое из шайки побежало к волоколамской дороге.