Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

— А я к тебе, царь, с просьбой, — склонился Вельяминов. «Не отпустишь ли ты Матвея со мной — невеста у него при смерти лежит, пусть хоть попрощается, может, успеет еще».

— А что случилось- то с боярышней Марьей? — ахнула царица.

— Сегодня утром поплохело ей, государыня, — ответил Федор. «Без движения она, язык отнялся, уж соборовали ее».

Царица набожно перекрестилась. «Господи, упаси, в таких молодых годах-то. Родителям, каково это!»

— Так ничего и не говорит? — спросил Иван Васильевич и глаза его, — зеленоватые, настороженные, скрестились над столом с синими, спокойными глазами Вельяминова.

— Молчит, государь, пропала речь-то у нее, — ответил Федор и увидел, как царь снимает с руки алмазный перстень.

— Передай-то Михайле Степановичу на помин души дочери, — протянул ему Иван кольцо. «А ты, Матвей, поезжай, да возвращайся — будем ждать тебя».

Матвей встал, избегая тяжелого взора отца, и поклонился царю.

До Рождественки они ехали молча. Только на дворе усадьбы, спешившись, Матвей спросил:

— Что с Марьей-то приключилось?

— Ты, сын, не говори ничего сейчас, — сказал Федор, стиснув, — до боли, — кулаки. «Ты помолчи, советую тебе. Поди вон в светелку боковую, а мы тебя позовем».

— Вот, — сказал Федор, входя в крестовую горницу и швыряя перстень на стол. «Плата за позор дочери твоей, Михайло.

Сказал я ему, что она при смерти, да без языка — ты бы видел, как он обрадовался — боится все же, хоша и безнаказанно он насильничает, да все же боится. Ну и Матвея я вам привез — поговорить с нами, по родственному».

Федор спокойно улыбнулся, и Федосья в ужасе закрыла глаза — ни разу еще не видела она мужа таким.

Матвей стоял перед столом, опустив голову, и Прасковье вдруг вспомнилось, как почти три года назад, на Воздвиженке, так же сидели они. «Надо было тогда свенчать их, и дело с концом, — подумала она. «Не было бы ничего этого сейчас».

— Как ты мог, Матвей? — Михайло поднялся и подошел к юноше. «То ж невеста твоя, нареченная, ты ж сам, который год говорил, что без Марьи тебе жизни нет. И своими же руками на поругание ее отдал?».

— А ты бы не отдал, Михайло Степанович, коли государь тебе приказывает? — тихо сказал Матвей. «Жизнь свою и честь за него отдавать надо».

— Свою жизнь и свою честь ты отдавай, преграды тебе в этом нет, — с дальнего конца стола проговорил Федор. «Как ты можешь чужой жизнью распоряжаться-то, Матвей? Что трус ты, — Федор встал, — так я давно это знаю, но что бесчестен — думал я, что все, же нет этого в тебе».

— А ты подожди, батюшка, когда царь к тебе придет, и прикажет тебе жену ему отдать, али дочь, — ответил Матвей. «Посмотрим, что ты, со всей храбростью и честью своей, тогда запоешь».

Федору на мгновение привиделись окровавленные глазницы новорожденной Марфы в его сне, и он, сдерживаясь, что есть силы, медленно выдохнул и опять сжал кулаки.

— Лучше я жену и дочь убью собственной рукой, нежели чем выдам кому на поругание, — тяжело сказал Федор. «А ты, Матвей, ежели б мужчиной был, не согласился бы на то, что исделал с Марьей. Как ты жить будешь после этого — неведомо мне».

— Уж проживу как-нибудь, — буркнул Матвей и, не успев уклониться от удара, полетел на пол.

«Помяни Господи царя Давида и всю кротость его, — нарочито спокойно сказал Федор, рассматривая погнувшийся перстень на руке.

— Федя, не надо, — попыталась остановить его жена.

— Подожди, — он подошел к Матвею и сапогом пошевелил его голову. Сын, матерясь, с трудом поднялся, и выплюнул к отцовским ногам сгусток крови с разбитых губ.

— Пшел вон отсюда, — тихо сказал ему Федор. «Как помру я, за наследством приходи, а до той поры не смей мне рожу свою показывать.

В Кремле я с тобой говорить буду — незачем на людях тебя позорить, а дома, чтобы не видел я тебя».

— Ну, подожди, батюшка, — прошипел Матвей, — я тебе это еще припомню.

— Припомнишь, припомнишь, — Федор взашей вытолкал его из горницы. «Иди, и чтобы духу твоего тут больше не было».

— Вот что получается у нас, Федор Васильевич, — Басманов пальцами снял нагар со свечи и зевнул. «В Смоленске люди мои говорят, что не видели никого, а в Твери — недели через три апосля того, как Феодосий этот сбежал, крутился какой-то возок не тамошний».

— Крутился-то он где? Куда поехал после этого? — Федор встал и прошелся по горнице.

Сидели они в Разбойном приказе, наверху, и Федор, оглянувшись на окольничего, распахнул ставни. На улице не шибко сеял бесконечный, мелкий дождь. «Хоша свежей станет, — сказал боярин и вернулся к столу.

— Да в том и дело, что возок-то они видели, а куда он потом делся — неведомо. Ты как хочешь, Федор Васильевич, а по моему разумению, прошло то время, что мы с Башкиным цацкались, аки с дитятей, — вздохнул Басманов.

— Дак если его на дыбу вздернуть, он тут же и околеет, — спокойно ответил Федор. «Ты ж его видел, Алексей Данилович — в чем душа только у него держится, непонятно. А ежели сдохнет Башкин, дак с ним ниточка и оборвется — так и не узнаем, кто у него в помощниках ходил».