Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

В землянке — маленькой, но сухой и чистой, — пахло кровью и смертью. Федосья отложила заснувшего ребенка и наклонилась над родильницей.

Темные, раскосые глаза женщины смотрели на дитя, что, слабо, устало крича, лежало груди. Федосья протянула руки, и, завернув девочку в шкуру, устроив ее в своей перевязи, улыбнулась.

Умирающая женщина нашла руку Федосьи и крепко сжала ее, не отводя взгляда от своей дочери.

— Выкормлю, — сказала та, стирая холодный пот с лица женщины. «Ты не волнуйся, выкормлю». Родильница, услышав уверенный голос, потянула Федосью к себе. «Миа, — сказала она, коснувшись темной головки девочки, — Миа».

Потом, много позже, Арлунар сказал ей: «Это значит — «та, что наверху». Так называют ребенка, когда просят духов прийти за ним».

— Ну, уж нет, — кисло ответила ему Федосья, наблюдая за тем, как дитя — пухлое, откормленное, ухоженное, спало на нарах, укрытое шкурами. Оно прижалось к Данилке, и тот, чуть посапывая, повертевшись, зевнув, сказал: «Тепло».

Мать умирала быстро. Федосья, посмотрев на непрекращающееся кровотечение, обернулась тогда к мужчине и покачала головой. Тот указал ей на деревянные, чистые нары, и задернул за собой завесу из тюленьей шкуры.

— Ты ее убил? — спросила она у Арлунара уже весной, когда девочка бойко ползала по зеленому склону. «Свою жену?».

— Я бы скорее убил себя, — хмуро ответил шаман. «Я взял ее руку и ждал. А потом… — он помолчал и вдруг тихо, мелодично запел:

Если бы ты была моей женой,
Я обрядил бы тебя в лучшую парку,
Я положил бы рядом с тобой твои иглы,
Твои корзины, ножи и шкуры,
Ты бы сидела в теплой и сухой пещере,
Ожидая меня. Вместо этого твой дым
Рассеялся в небесах, как будто ты была
Рождена рабыней, а не дочерью вождя
Моя Таанаг.

— Это значит «вода», — хмуро сказал потом шаман, и, поднявшись, взяв на руки дочь, долго стоял с ней на обрыве холма, рассказывая что-то, — тихо, ласково.

— Я не мог иначе, — сказал Арлунар, когда дети уснули, и они сидели с Федосьей, разделывая рыбу. «Я ее сжег, там, — он указал вниз, — на берегу. Так делают с рабынями, а она была свободной женщиной, ее отец — сильный вождь, там, — на восходе солнца, — шаман указал на восток.

— Там есть земля? — спросила Федосья, пересыпая рыбу солью, укладывая в плетеную корзину.

— Много, — ответил шаман. «И много людей. Таанаг пришла за мной оттуда, хотя могла бы остаться у себя на островах, стать женой хорошего охотника».

— Значит, она тебя любила, если решила стать твоей женой, — Федосья подняла бровь и посмотрела на заходящее над океаном солнце.

— Она никогда не была моей женой, — жестко ответил Арлунар. «У меня не может быть ни жены, ни детей, — иначе духи разозлятся и пошлют ветры, и голод. Люди будут болеть, и умирать, и вскоре тут не окажется ни одного человека».

— Ну, — посмотрела на него женщина, — у тебя уже есть дочь.

Шаман, ничего не ответив, сбежал вниз, и, спустив на воду каяк, оттолкнувшись веслом от берега, вскоре пропал в сером, бескрайнем просторе воды.

— Когда я был мальчишкой, — вождь потянулся за костяной плошкой с тюленьим жиром, и, обмакнув в нее палец, облизал, — у нас был сильный шаман. Рыба никогда не уходила от острова, тюленей зимой было множество, киты — и те приплывали в наши воды. А потом все закончилось. Я же говорю — два голодных года. Даже самых лучших охотников не хоронили в пещерах, чтобы сжигать людей — не хватало сил.

Арлунар поигрывал костяным ножом, глядя в сырой мрак подземного дома.

— Еще несколько дней шторма, — спокойно сказал старик, — и рыбы тут будет не найти. Даже если, — он со значением посмотрел на Арлунара, — ветер утихнет. Ты того шамана не помнишь?

— Я тогда еще не родился, — спокойно ответил мужчина. «Но мне рассказывали».

— Рассказывали, да, — пробурчал вождь. «Когда вас выбирают, когда лодка идет меж островов, и люди выводят детей на берег — сколько вам тогда лет обычно?

— Девять, десять, — ответил шаман.

— Потому что вы уже должны уметь бить зверя и птицу, должны уметь рыбачить, — старик вдруг усмехнулся. «Но быть детьми. А потом вас отвозят на восход, и я уж не знаю, что с вами там делают, — и знать не хочу, — он внезапно сжал сильными пальцами рукав парки Арлунара.

Тот высвободился.

— Одно ты должен знать, — сказал старик ему в спину, — что случилось с тем шаманом, и, — он помедлил, — остальными, может случиться и с тобой. Если не прекратится шторм.

Он сидел на обрыве и смотрел на море. Там, на восходе, откуда он привез Таанаг, оно было другим, — более мелким, ласковым, теплее, чем здесь.

Девушка стояла по щиколотку в воде, собирая ракушки с прибрежных камней. Ее черные, длинные, прямые волосы, украшенные повязкой из рыбьей кожи и перьев, растрепал ветер.

Она посмотрела на Арлунара, что шел по пляжу, и вдруг крикнула: «Спасибо за штиль!».