Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

— Что-то случилось, — Уильям посмотрел на маленькую, едва прикрытую кружевами грудь, которую он только что целовал, и повторил: «Что-то случилось».

— Это я, да? — из черных глаз вдруг брызнули горячие, быстрые слезы и она шмыгнула носом:

«Я тебе не нравлюсь!».

Уильям покачал головой и тихо, нежно ответил: «Ну что ты, моя смуглая леди. Дело не в тебе, дело во мне. Случилось что-то страшное. Я не могу». Он стал поправлять на ней корсет, и Полина, разрыдавшись, сказала: «Нет, я знаю, я знаю — это я!»

— Ну что ты, — он ласково привлек ее к себе и вдруг сказал: «Нет, я не хочу, тебя вот так, отпускать. Иди сюда».

Она вытянулась на боку, прижавшись к нему, и вдруг ахнула: «Да, да, еще!»

Уильям почувствовал щекой ее мягкие, теплые волосы, и, окуная пальцы в ее жар, слыша ее частое дыхание, грустно сказал: «Счастливого пути, моя смуглая леди».

Он стоял, как всегда, в партере, засунув руки в карманы, чуть опустив голову, ощущая лопатками взгляды сотен зрителей сзади. Галереи были пусты — шел последний, вечерний прогон, но публика всегда была там — для него.

Сцена лежала перед ним, как та река, в которую надо было войти Цезарю, — он читал о ней у Светония, — та река, которую надо было пересечь, чтобы завоевать мир.

Он вдруг потянулся за пером и чернильницей, и набросал что-то на обрывке бумаги, которые вечно лежали у него в карманах. «Это потом, — пробормотал Шекспир, и еще раз перечитал:

«Умереть, уснуть, и все, и говорить, что сном покончил с сердечной болью, с тысячью страданий».

— Если б все было так просто, — хмыкнул он. «Но это хорошо, очень хорошо, друг мой Уильям».

— Мистер Шекспир! — привратник тянул его за рукав рубашки. «Мистер Шекспир».

Он услышал шепот, и, еще не веря, не желая поверить в то, что произошло, хлопнул в ладоши.

Актеры застыли.

— Остановите репетицию! — крикнул Уильям. «Ричард!»

— Что такое? — нахмурился Бербедж.

Уильям подошел к сцене, и, вскинув голову вверх, глядя на грубые доски, сказал:

«Кристофера Марло убили в пьяной драке, в Дептфорде, сегодня днем».

В наступившем молчании было слышно, как уборщик, шаркая, подметает булыжный пол, усеянный ореховой скорлупой.

— Ты должен быть рад, — наконец, проговорил Бербедж. «Теперь в английском театре у тебя не осталось соперников, Уильям».

Шекспир помолчал и, вздохнув, ответил: «Дело ведь не только в сборах, Ричард. Дело еще и в, другом. Если бы я там был, я бы сам шагнул под кинжал того мерзавца, — он отвернулся и, мгновение, помолчав, стиснув зубы, велел: «Продолжаем, господа, с реплики Клиффорда, пожалуйста».

Пролог Амстердам, июль 1593 года

— Ну, еще немножко, — ласково сказала Эстер роженице, и велела дочери: «Мирьям, ты возьми салфетку, вытри госпоже де Йонг пот со лба, ужасно жарко».

Окна в опочивальне были широко распахнуты, но на улице стояла влажная духота, и даже вода Зингеля, что тек прямо у дома, стояла, будто зеркало.

— Господи, ну когда уже закончится-то! — простонала молоденькая женщина на кровати.

— Скоро, — Эстер улыбнулась. «Ну, что вы хотите, госпожа де Йонг, ребенок у вас первый, крупный, мальчик, скорее всего…

— Муж хочет мальчика, — измучено улыбнулась роженица. «Он, как в море уходил, сказал:

«Это точно парень!»

— Они все хотят, — пробормотала Эстер, и, вымыв руки в тазу, весело сказала: «Ну вот, сейчас и головка покажется. Мирьям, иди сюда, смотри внимательно!»

Девочка увидела черные, влажные волосы, и тихим шепотом спросила сидевшую между ног роженицы мать: «А если девочка?».

— Главное, чтобы дитя здоровое было, — так же тихо ответила Эстер, и поддев пальцем пуповину, сняла ее с шеи ребенка. «Там разберутся».

Роженица напряглась и ребенок — большой, красный, выскользнув в руки Эстер, тут же заорал — громко.

— Как по заказу, — улыбнулась акушерка и велела дочери: «Давай, оботри его, и подавай осторожно госпоже де Йонг. Сейчас пуповину перережем, послед родим, и все приберем тут».

Мирьям посмотрела на то, как родильница воркует что-то сыну и улыбнулась. «Как назовете-то, госпожа де Йонг? — спросила Эстер.

— Якобом, как свекра моего покойного, — женщина перекрестилась и ласково прошептала схватившему грудь сыну: «А скоро и отец твой с моря придет, порадуется, мой маленький Якоб!»

Они медленно шли вдоль Зингеля. Мирьям, что несла сумку с инструментами, вдруг остановилась и спросила: «А почему мы на похороны дедушки не ездили?».

Эстер погрустнела и поцеловала дочь в каштановую макушку. «Так, милая моя — это год туда и год обратно, землей — опасно, там, на юге турки с австрийцами начали воевать, да и по морю — тоже, все же там пираты есть, это нам повезло, когда мы обратно сюда из Святой Земли плыли, что не встретили их. Да и то вон — дедушка зимой умер, в январе, а письмо от бабушки только сейчас до нас дошло.

— А сколько было лет дедушке? — тихо спросила дочь.