Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

— Я подумал, — почти неслышно проговорил Майкл, чувствуя, что краснеет, — может быть, вы хотите прогуляться, ну, куда-нибудь.

Анушка вздохнула и сердито сказала: «Я тут, дома, — он обвела вокруг рукой, — танцую только на свадьбах. Вы, должно быть, с кораблем пришли, так там, в порту, есть много девушек — и местных, и японок, вы туда отправляйтесь. Я здесь не работаю, — она взялась за ручку двери, — я приехала навестить родные края, и сейчас жду гостей. Всего хорошего.

— Не работаете? — пробормотал молодой человек, зардевшись. «Он красивый, — с сожалением подумала Анушка. «И высокий какой, но сеньор Джованни все равно, выше».

— Сеньор, — терпеливо стала объяснять женщина, — я танцовщица. Я развлекаю мужчин. Но не тут, не в Гоа. Понятно? А вы идите в гавань, идите, — она, было, стала закрывать дверь, но Майкл непонимающе спросил: «Как развлекаете?»

— По-разному, — усмехнулась она, и мужчина увидел перед собой переплетение цветков и листьев лотоса, вырезанное на двери.

Он вонзил ногти в ладони, — до боли, — и зло сказал: «Шлюха! А еще притворяется приличной, крест носит! Все они шлюхи, других нет, те, на Санта-Ане, такие же были, развратницы».

Майкл почувствовал, как горят у него щеки, и, быстрым шагом пошел прочь. Уже зайдя за угол, он обернулся и, увидел, как высокий, в черной сутане, священник стучит в ту же самую дверь.

«Гостей она ждет, — процедил про себя Майкл. «Впрочем, что еще ждать от этих папистов, все они исчадие дьявола, язычники, да сгорят они в аду». Он внезапно остановился, и пообещал себе: «Ну ничего, я еще вернусь, посмотрю, чем они тут будут заниматься»

— Да, — усмехнулся Джованни, полоща пальцы в маленькой, изящной фарфоровой миске, и вытирая их салфеткой, — вашей бабушке с вами не тягаться, сеньора Анушка. Я думал, что я знаю, какой острой бывает местная еда, но тут понял, что ошибался.

Она отпила вина, и тихо сказала: «Очень хорошее, спасибо вам, что принесли. И не надо меня называть сеньорой, можно просто по имени».

— Ну, — ласково отозвался Джованни, — тогда уж и вы меня по имени называйте. А кто был ваш отец?

— Голландец, моряк, — она отпила еще вина и вздохнула.

— Бабушка рассказывала, он маму с собой звал, туда, в Европу, как узнал, что дитя у нее будет, но мама побоялась. Потом он приезжал, соседи говорили, но бабушка тогда на севере танцевала, в Джайпуре, для махараджи тамошнего, и меня с собой взяла. Так он нас и не нашел. Карие глаза у него были, — Анушка улыбнулась, — а у мамы моей, — синие, вот у меня такие странные и получились.

— Очень красивые, как море в шторм, — тихо сказал Джованни. «Очень красивые, Анушка».

— У вас тоже, — вдруг, сказала она, тряхнув каштановыми, распущенными волосами. Она подперла подбородок кулачком и добавила, улыбаясь: «Я, когда вас увидела, то обомлела — я и не знала, что бывают такие красивые мужчины».

Джованни вдруг вспомнил Марию и рассмеялся.

— Что? — обиженно спросила женщина.

Он протянул руку через стол, и взял ее пальцы, — маленькие, изящные, с отполированными ногтями, расписанные хной. «Ничего, — он приложил их к щеке, — ничего, Анушка, я просто из Рима, у нас там все такие».

Женщина почувствовала, как отчаянно, громко бьется ее сердце, и, помолчав, спросила:

«Хотите кальян? У меня и табак, и гашиш есть».

— Табак, — решительно сказал Джованни. «Потому что я хочу запомнить все, что будет дальше, Анушка, — все, до последнего мгновения».

Она покраснела — до белых, нежных, прикрытых изумрудным ожерельем, ключиц, и сказала:

«Сейчас принесу».

В стеклянной колбе булькала вода, тонко пахло розами, и Джованни сказал, смотря на то, как она выдыхает дым: «Я тоже хочу попробовать, только вы слишком далеко сидите».

— Я могу подвинуться, — она помолчала и рассмеялась: «Это португальцы ваши сюда табак привезли, говорят, Великому Моголу очень нравится. Держите, — Анушка протянула ему наконечник слоновой кости.

— Все равно далеко, — Джованни смотрел прямо на нее. «Неудобно».

Анушка одним быстрым, легким движением оказалась у него на коленях, и, смеясь, спросила: «А вот так? Удобно?»

— Ну, наконец-то, — проворчал Джованни и, устроив ее, как следует, сказал: «Вот теперь хорошо. А сейчас я буду курить, целовать тебя, а ты сиди, и ничего не делай».

Анушка скинула сандалии, и, прижавшись головой к его плечу, поинтересовалась: «И долго ты будешь курить?».

«Я двадцать три года терпел, — смешливо подумал Джованни, — ничего, потерплю еще немного».

— Узнаешь, — сказал он, и, проведя губами по ее шее, затянувшись, вдохнув запах лотоса и роз, — закрыл глаза.

В маленькой, полутемной комнате, — ставни были закрыты, только один, тонкий луч закатного солнца лежал на каменном полу, — пахло цветами.

— Двадцать три года, — недоверчиво протянула Анушка, нежась в его руках. «Я смотрю, ты ничего не забыл».