Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

— А толщина? — пробормотал Федор и почесал рыжие, перехваченные шнурком кудри. «Еще и какой кирпич будет, тоже непонятно пока. Сделаю я два расчета — один с камнем, а другой с кирпичом».

Он открыл большую, растрепанную тетрадь, и, было, начал писать, как в косяк открытой двери постучали.

— Федор Петрович, — сказал рабочий, — тут до вас пришли.

— Что такое? — не поднимая головы, спросил юноша.

— Марфа Федоровна велела за вами спосылать, — холоп мялся на пороге, — говорит, сие дело неотложное.

Федя чуть побледнел и поднялся: «Иду».

Марфа закрыла на засов дверь своей опочивальни. Она, согнувшись, прошла в нужной чулан и уцепилась за стену. Ноги были испачканы в крови, но боль стала менее острой, в животе просто саднило. Она посмотрела вниз — рубашка промокла. Женщина вдруг почувствовала тошноту, и склонилась над поганым ведром.

«Нельзя, чтобы кто-то знал, — холодно подумала Марфа, и тяжело задышала. «Сразу слухи пойдут, разговоры».

Она стерла со лба ледяную испарину, и, захлопнув дверь чулана, принялась убираться.

Кровь не останавливалась. «Когда закончится, — она вдруг остановилась, скомкав в руках окровавленную сорочку, и приказала себе не плакать, — надо настой сделать, промыть все».

Ключница посмотрела на боярыню, лежащую в постели, и ахнула: «Матушка Марфа Федоровна, да бледная вы какая! Может, за лекарем спосылать?».

— Пройдет, — сухо сказала Марфа. «За Федором Петровичем побежал человек, как велела я?».

Ключница кивнула. «Далее, — спокойно проговорила женщина, — отправь гонца к вдовствующей государыне, в Кремль, пущай спросит, когда обоз ее в Углич отправляется, мы тоже туда едем. Вещи собрали уже?».

— Заканчивают, — испуганно ответила ключница.

— Хорошо, — Марфа подавила желание закрыть глаза и уткнуться лицом в подушку. «Сундуки наши пущай в этот обоз грузят. Управителю подмосковной отпиши, чтобы вотчины, какие остались — не продавал пока. Подай мне перо с чернильницей, бумагу, и пусть боярышни Марья и Прасковья ко мне зайдут».

Она быстро зашифровала грамоту и сказала, запечатывая ее: «Ну, что на пороге-то стоите?».

— Матушка, а с вами все хорошо? — девчонки подошли к постели, и, — Марфа заметила, — даже не сговариваясь, взяли друг друга за руки.

— Будет хорошо, — чуть улыбнулась она. «Так, жердина в заборе, что за кладовыми, — все еще отодвигается?».

Смуглые щеки Параши покраснели, и мать усмехнулась: «Да уж ладно. Сарафаны самые потрепанные наденьте, и бегите в монастырь. Там, на паперти, юродивый — он там один, сразу узнаете. Вот, передадите ему. Сие в тайности, — мать протянула Марье грамотцу.

Лазоревые, большие глаза девочки вдруг захолодели, — ровно лед, тонкие губы улыбнулись, и Марья только кивнула.

«Господи, — вдруг подумала Марфа, — а ведь у нее не Петины глаза. Тот всегда ласково смотрел, добро, и Петенька тако же. А Марья — ровно Степан смотрит, не ровен час, обрежешься».

— Ну, идите, — она привлекла их к себе и быстро поцеловала. «Осторожней там, смотрите».

— Матушка, — Федор быстро взбежал по лестнице в горницы. «Что с вами?».

— Так, пустое, завтра и забудется уже, — Марфа вздохнула.

— Вот что, сыночек — Регентский Совет меня опекуном царевича Димитрия выбрал, меня о сем не спросив, конечно, — женщина невесело рассмеялась, — так что я с девчонками и Петенькой в Углич поеду. А ты тут останешься, — добавила она, видя, как сын хочет что-то сказать. «В Угличе тебе делать нечего, ты уже взрослый, — у бабьих подолов болтаться, будешь приезжать, коли захочешь».

— А как же вы? — озабоченно спросил Федор. Мать потянулась, чуть поморщившись, и поцеловала его в лоб: «Да все пройдет, милый. Сейчас Федор Савельевич вернется, — Марфа внезапно почувствовала страшную, тупую боль в сердце, и чуть помедлила, — я его попрошу, чтобы тебя при себе оставил».

— Матушка, — Федя, будто ребенок, прижался лицом к ее руке, — матушка, милая моя…

— Все устроится, — твердо ответила мать. «А уж раз ты здесь — присмотри пока за хозяйством-то, Лизавета тебе поможет. Я уж денька через два и встану, наверное».

Белокурая, маленькая девчонка в потрепанном сарафане, босая, перекрестилась на купола Крестовоздвиженского монастыря и наглым голоском, с московской ленивой развальцей, спросила у богомолок: «А, юродивый, что туточки обретается, он, когда придет? Матушка меня послала ему милостыньку передать, уж больно доходна до Господа молитва его, говорят».

— Так, милая, преставился раб божий, — заохала одна из старушек. «Третьего дня еще, говорят, на Китай-городе его нашли, — она поманила к себе девчонку, — голову, говорят, ему топором раскололи, упокой Господи душу его святую».

— Ну, значит, вы милостыньку-то возьмите, — девчонка принялась раздавать медь из холщового мешочка.

Вторая девка, высокая, с темными кудрями, что стояла, привалившись к воротам, почесывая одной ногой другую, вдруг повернулась и, быстрее ветра, припустила вверх по Воздвиженке.

— Ладно, — Марфа сцепила пальцы, выслушав Парашу, — спасибо вам. Марья как вернется, в мыльню-то сходите, велела я ее истопить.