Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

— А он не утонет? — озабоченно спросила Ракель, придерживая подол простого, шерстяного платья из грубой, темно-синей ткани.

— Собаки отлично плавают, а Цезарь — он же охотничий пес, так что он — тем более, — успокоил ее Питер.

— А я с девочками буду шитьем заниматься, сеньора Полина меня попросила, — подергав серый, холщовый передник, тихо проговорила Ракель. «Я, правда, плохо по-английски говорю, да, сеньор Питер? Я ведь не знаю его, так, повторяю то, что слышу».

— Очень хорошо, — ласково сказал Питер. «И давайте, я вас учить буду, так быстрее получится.

Как раз до Амстердама и заговорите».

— До Амстердама…, - грустно проговорила Ракель, не глядя на него.

Он увидел, как на рыжих, длинных ресницах повисла прозрачная слеза, и осторожно взял маленькую руку, сказал: «Понимаете, донья Ракель, я просто думал, — зачем я вам? Я ведь вас на десять лет старше, не еврей…»

— Это все неважно, — всхлипнув, сказала девушка. «Вот вы говорили, что вы на склады вернетесь, а когда вы домой приходите, вечером, что вы делаете?»

Питер улыбнулся.

— Обедаю, с матушкой и отчимом, с женой сеньора Дэниела, а потом — работаю у себя в кабинете. Потом — спать ложусь. По воскресеньям хожу в церковь, а потом у нас гости обычно — сестра Дэниела со своими детьми, у нее двое, или отец сеньоры Полли с женой своей — у них тоже двое. Я с ними играю, гулять их вожу на реку, если мы в усадьбе — на лодке катаю. Вот и все, — он помолчал. «Ну, иногда еще с другом своим обедаю, но он тоже — много работает, Джон. Вот так и живу".

— И так дальше хотите? — едва слышно спросила Ракель.

— Нет, — он вздохнул. «Ну, то есть да, конечно, но я бы хотел со своими детьми играть, укладывать их спать, и потом сидеть у камина с кем-то, кому можно все рассказать, донья Ракель. И чтобы она меня слушала, а потом — он вдруг нежно улыбнулся, — я бы все равно работал, только я бы знал, что там, наверху, она ждет меня, и будет всегда мне рада. Вот, — он остановился и чуть пожал ее руку.

— Сеньор Питер, — он почувствовал, как дрожат ее пальцы, — если вы хотите, то я…я всегда, всегда буду вас ждать, и всегда буду вам рада, всю мою жизнь. И вы мне можете все рассказать, а я буду вас слушать. Потому что, — она прервалась и шмыгнула носом, — лучше вас нет на свете человека, и я вас люблю».

— Я ведь даже не думал, — он прижал ее маленькую ладонь к щеке. «Я даже не думал, милая моя, я боялся сказать, что я тебя люблю, мой Осенний Лист, счастье мое».

Цезарь выбрался из реки и, посмотрев на этих двоих, подумал: «Всем нравится, когда много воды». Он тихо подошел поближе, — эти двое делали что-то непонятное, — и от души отряхнулся.

Ракель взвизгнула, и на мгновение, оторвавшись от поцелуя, озабоченно сказала: «Я, наверное, что-то не так делаю, сеньор Питер, я ведь не умею…»

— Все так, — уверил ее мужчина, и, строго посмотрев на собаку, велел: «А ты старина, еще побегай, побегай».

Цезарь, радостно залаяв, пустился за какой-то птицей, а Питер потянул Ракель за собой, в высокие, закрывающие их с головой камыши. «Иди-ка сюда, — сказал он ласково, опускаясь на песок, устраивая девушку в своих руках. «Я об этом слишком долго мечтал, дорогая моя Рэйчел, и теперь до вечера никуда тебя не отпущу».

— А как же работа? — озабоченно спросила Ракель, неумело, робко, целуя его.

— Я, — счастливо рассмеялся Питер, откидываясь на спину, укладывая ее рядом, — беру сегодня выходной.

Эпилог Порт-Рояль, весна 1609 года

Вороненок проснулась рано утром, и, зевая, как была — в короткой холщовой рубашке, высунула растрепанную каштановую голову в открытые ставни каюты.

Небо над Порт-Роялем было нежного, светло-розового цвета, белый песок на берегу едва золотился под еще низким солнцем, и Вороненок, сладко потянувшись, пробормотала:

«Скоро и на юг, навестим родные места, так сказать».

Она села на высокой, узкой койке, поджав под себя ноги, и потянулась за большой шкатулкой черного дерева. Открыв крышку, Вороненок полюбовалась сиянием драгоценностей, и, грустно выпятив губу, рассматривая золотой браслет, сказала: «А ты полежи пока».

Девушка выбрала перстень — большой изумруд был окружен бриллиантами, и, подумав, не удержавшись, взяла еще один, — сапфировый.

Она встала и, скинув рубашку, осмотрела себя — она была высокой, стройной, с почти незаметной грудью и узкими, мальчишескими бедрами. На белой коже правого плеча красовался розовый шрам от пули. «Мозамбик, — темно-красные губы усмехнулись. «Может, вернуться в Африку? — девушка задумчиво потерла нос. «Хотя нет, там столько денег не заработаешь».

Она почти ничего не помнила — только высокую, стройную, смуглую женщину с зелеными, большими глазами, — как у нее, Вороненка, и нежным голосом. «Мою маму звали Тео, моего отца — Ворон, — шепнула себе девушка.

Иногда ей снились они — отец, с повязкой на глазу, с каштановыми, как у нее волосами, ласково обнимал ее, красивая женщина, в шелках, зеленоглазая, звала ее куда-то за собой.

Вороненок просыпалась и долго лежала, глядя в дощатую переборку каюты.