Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

Пожарский выпил, и, захрустев соленым огурцом, вытерев пот со лба, — облегченно сказал:

«Ну, Кузьма Семенович, сие дело решенное. Господь нас благословит, как мы с новым царем воевать отправимся.

Петя Воронцов-Вельяминов достал сверток, что лежал у него за пазухой, и, оглянувшись, поцеловав простенькое, с бирюзой колечко, и ленту — приник губами к щели в заборе.

С Волги дул теплый ветер, шелестели еще зеленые листья деревьев, — только березы стояли, уже украшенные золотом, и Петя вспомнил, как играли на солнце белокурые волосы Марьи. Он закрыл глаза и услышал тихий голос: «Я тут, милый мой!»

— Марьюшка, — сказал он ласково. «Наконец-то. Я так скучал, так скучал в этом Ярославле. Ну все, той неделей и повенчаемся уже».

— А батюшка твой? — испуганно спросила девушка.

— Он во Владимир уезжает, дела у него там какие-то, с ополчением, — Петя вспомнил усталое лицо отца и его жесткий голос: «Нет, ты тут останешься, Илюха — тако же. Нечего вам туда-сюда разъезжать, вон, ты, Петр, новыми ополченцами займись, а у Илюхи — тоже работа есть. Ничего, не заскучаете, тут две сотни верст, я быстро обернусь».

— Хорошо, — Марья выдохнула и быстро сказала: «Степа мне грамотцу твою передал, я все сделаю, как надо».

— Ты не бойся, — нежно сказал юноша. «Тут до Балахны недалеко, а в Балахне, Илюха, ну, друг мой, увидишь ты его, — со священником Никольской церкви договорится. Деньги у нас есть, поживем там немного опосля венчания, и сюда вернемся».

— Я не боюсь, — услышал он из-за ограды. «Чего мне бояться, Петруша, я ведь с тобой».

— Да, — он внезапно улыбнулся и, увидев очертания маленького пальца — прикоснулся к нему губами. «И я с тобой, Марьюшка, и так всегда будет — сколь я жив».

Девушка чуть всхлипнула и неразборчиво проговорила: «А ежели убьют тебя, ну, на войне этой?».

— Не убьют, — твердо, серьезно ответил Петя, все не в силах оторваться от ее мягкой руки.

Пахло влажной травой, немного — грибами, и Петя подумал: «Как будто по лесу идешь.

Господи, скоро и увижу ее — всю. Какое счастье».

— Не убьют, — повторил он и замолк — сверху, в голубом небе, шелестя крыльями, перекликаясь — плыла стая журавлей.

Маленькая, изящная девочка порылась в мешочке, что висел у нее на шее, рядом с деревянным, простым крестом, и, протянув лодочнику медь, велела: «На тот берег!»

Марья оглянулась — мать стояла, закинув голову, укрытую серым платком, вверх, чему-то слабо улыбаясь. «Пошли! — сердито велела дочь, устраивая женщину в лодке.

— Разума нет, — заметил лодочник, берясь за весла.

Девочка расправила старенький, заношенный, но опрятный сарафан, и, взглянув на золотые купола монастыря, на мощные стены Кремля, поднимавшиеся ввысь, ответила: «Блаженная она, безъязыкая, ровно ангел небесный. Так что ты ее не обижай — грех сие».

Лодочник посмотрел в большие, синие, глаза ребенка, и подумал: «Вроде дитя, а говорит-то как разумно. И глядит — словно взрослая, даже стыдно становится».

— Да я и не думал, — буркнул он, выводя лодку на простор реки.

Марья взяла мать за руку, — та даже не пошевелилась, и, вздохнув, опустила ладошку в зеленую, прозрачную воду — прохладную, свежую. «Волга, — вдруг шепнула она. «Господи, неужели дошли?»

— Я вам спеть могу, — услышал лодочник звонкий голос. «Ну, так еще красивей будет, — девочка оглянулась вокруг и нежно, протяжно запела:

— Отврати лице Твое от грехов моих и изгладь все беззакония мои.

Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня.

Не отвергни меня от лица Твоего и Духа Твоего Святаго не отними от меня.

Возврати мне радость спасения Твоего и Духом владычественным утверди меня.

— Это царь Давид пел, — сказала девочка, закончив — как согрешил он.

Лодочник посмотрел на красивое, спокойное лицо блаженной и тихо спросил: «А вы откуда?»

— В Лавре жили, — Марья все держала руку матери, — оттуда — дальше пошли. «Нищие мы, — добавила девочка, — во славу Божью. Эту псальму я в Лавре петь выучилась, — она тихо вздохнула и замолчала.

Возок остановился, и Марья, осторожно выглянув из окошка, увидела скопление телег и коней. На постоялом дворе было шумно, кто-то истошно кричал: «Да я тебя за сие в землю по плечи вобью! Как это — страну полякам продать! На Волгу надо идти, там ополчение сбирается!»

Его не было, — Марья на мгновение раздула ноздри и вспомнила его вкрадчивый, тихий голос: «Илюша решил в Москве остаться, Никифору Григорьевичу помочь, потом к нам приедет. Ты не бойся, все будет хорошо, милая».

Она посмотрела в холодные, серые глаза и коротко кивнула. «Как у змеи, — подумала Марья.

«Мы, когда через горы в Краков шли, я их видела — они днем лежат на солнце, не двигаются, а ночью — убивают. Так же и этот».

Возницы тоже не было — кони были распряжены и, привязанные к изгороди, жевали сено.

Марья дернула мать за руку и велела: «Пошли!»

Лес начинался сразу за околицей села — Марья даже не остановилась, чтобы спросить его название. Только утром, когда, переночевав у какого-то ручья, они вышли к деревне, Марья, стукнув в ставни, подняв голову, проговорила: «Где тут Волга?»