Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

— Теперь есть, — улыбнулся Волк и подтолкнул его: «Иди, отдыхай. Все будет в порядке. Я, конечно, моряк никакой, но зато все остальные тут — хорошие».

Николас спустился к себе в каюту — Констанца, качая ногой в изящной туфле, что-то писала при свете фонаря, висевшего на переборке. «Это расчеты? — заглянул он ей через плечо.

— Расчеты я уже начала делать, потом тебе расскажу, — она покусала перо и сказала: «Вот, послушай».

— Для того, чтобы человек преодолел оковы пространства, — прочитала женщина, — необходимо не подчиняться природе, а изменять ее. Парусное судно зависит от воли ветра и течений, корабль же, оборудованный паровой машиной и винтами, сможет не быть игрушкой стихий, а истинным властелином моря, ведомым уверенной рукой человека. Ибо только он, человек, способен быть настолько дерзким, чтобы не устрашиться думать и создавать новое».

Николас устроился рядом, и, поднеся ее руку к губам, сказал: «Это прекрасно, Констанца, правда — прекрасно».

— Думать и создавать новое, — пробормотала она, и, отложив перо, повернувшись к мужу, улыбнулась: «У нас будет дитя, Николас».

Он посмотрел в темные, большие глаза, и, обняв ее всю, устроив у себя в руках, долго молчал. За бортом «Ворона» бились, играли волны, чуть поскрипывала обшивка, корабль шел на запад, — туда, где медленно угасал закат.

— Спасибо, — сказал Николас, взяв ее лицо в ладони, прикоснувшись губами к длинным ресницам, вдыхая горьковатый, свежий запах. «Господи, ну как мне тебя благодарить, — подумал он, и, опустившись на колени, прижавшись к ней, чувствуя ее дыхание, повторил:

«Спасибо, любовь моя».

Эпилог Москва, осень 1612 года

Пушки дали залп и ядра, по косой уйдя в дымное небо, пробили черепичную крышу глухой, круглой, белокаменной башни.

Федор усмехнулся, и, оглянувшись, подумал: «Вот тут, в Яузе мы и купались, когда мальчишкой я еще был. Видел бы Федор Савельевич, что мы с его творением сделали — от моей башни, семиверхой, одни руины остались. Вот же упрямые эти поляки, — каждую улицу с кровью отвоевываем».

Он крикнул: «Обливайте стволы и давайте следующий залп!». Сверху, со стен, стали постреливать из пищалей, и Федор, уклоняясь от пуль, пошел к деревянным, мощным, наглухо закрытым воротам башни.

— Порох готов, батюшка, — Петя вытер потное, испачканное лицо и весело блеснул белыми зубами. «Сейчас тут все на воздух взлетит».

— Половину мешков уберите, — велел ему отец. «Нам, судя по всему, еще неделю до Кремля добираться, а оного пороха у нас не так много. Ворота тут и так треснут, не бойся».

Ополченцы засуетись, относя мешки обратно к телегам, и Федор услышал сзади юношеский голос:

— Так, ну, кои в строю стоять не могли, тех я, Федор Петрович, на тот берег реки переправил, в Андроников монастырь, Гриша лодок еще пригнал. Остальных перевязал и они в бою уже».

— А ты бы кольчугу надел, Илюха, — не оборачиваясь, велел Федор. «Хватит и того, что тебя один раз ранило, когда мы войско Ходкевича отсюда гнали».

— То царапина была, — отмахнулся Элияху. «Федор Петрович, — юноша взглянул на стены Белого города, — а долго еще?»

Мужчина расхохотался. «А это уж как пойдет, Илюха. Ну, вот сейчас ворота подорвем, с князем Пожарским соединимся и на Кремль двинемся».

— Всем отойти! — велел Федор, и, нагнувшись — поджег веревку, что вела к мешкам.

— Еще хорошо, что дождя нет, — подумал он. «Сухая осень, красивая. Как поляки сдадутся, надо будет Лизавету из Лавры привезти, пусть хозяйство в порядок приводит. До Покрова вряд ли Петька повенчаться успеет, там пост, потом Собор Земский — ну, вот опосля него, перед Масленицей, пусть и женятся с Марьей».

Раздался взрыв, ворота задрожали, осколки дерева полетели на землю, и ополченцы хлынули за стены Белого Города.

— Петька впереди, конечно, — Федор усмехнулся и, подойдя к пушкарям, велел: «Так, сейчас мы эти, — он выругался — ворота, снимем. стволы и ядра, еще, может, по Кремлю бить придется.

— Не хотелось бы, Федор Петрович, — робко сказал кто-то. «И так половину Москвы уже разнесли, а что не разнесли — то пылает».

— А ты думаешь, мне хотелось бы? — Федор выругался и, подняв ведро с теплой, пропахшей гарью, речной водой, жадно выпил. «Я, знаешь, этими руками тут все — он указал на стену, — строил. Однако — ежели для того, чтобы поляков выгнать, надо будет соборы кремлевские разбить — разобьем. Все, поехали! — он засучил рукава грязного кафтана и взялся за еще горячий пушечный ствол.

— Федор Петрович, тут телега не проходит! — крикнули от ворот.

Мужчина выругался, и, подойдя к разбитой створке, одним резким движением оторвал ее.

— Вот теперь все проходит, — усмехнулся Федор, и, закинув руки за голову, потянувшись, подумал: «Сорок лет весной было, а все равно — здоровый я мужик, ничего не скажешь».