Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

— Агафье Егоровне отнесешь, — сказала она прислужнице, передавая ей атласный, тяжелый мешочек. «Сие в тайности». Девушка понимающе кивнула.

Ксения подошла к окну кельи, и оперлась длинными пальцами о холодный подоконник. На дворе мела легкая поземка.

— Покров, — она усмехнулась. «Девушкам главу покроет. Тако же и Лизавете Петровне — не сейчас, не сразу. К Троице, например. Покроют ее землей сырой, и поминай, как звали. А я, — она обернулась и посмотрела на прикорнувшего в углу клетки щегла, — иночество тогда и скину. Ему мать нужна будет для детей, жена на ложе — вот и повенчаемся».

Она вздохнула, и, перекрестившись, вышла из кельи — били к вечерне.

Лиза остановила возок и сказала холопу: «Жди меня тут, я быстро». В чистой, уютной избе приятно пахло травами. Женщина — высокая, седоволосая, в простом черном опашене, и таком же платке, встретила ее в сенях, и, улыбаясь, сказала: «Знаю, знаю, Ксения Борисовна мне тако же — грамотцу прислала. Я вам уже сбор и приготовила, боярыня, а как закончится — приезжайте еще. Впрочем, — травница рассмеялась, — тут вам на год хватит, а через год вы уж и непраздны будете, ежели не раньше.

Лиза развязала мешочек, и, посмотрев на сухие травы, покраснев, сказала: «Агафья Егоровна, да как мне вас благодарить-то?».

— Ну что вы, — травница приняла от женщины мешочек с монетами, — не за деньги же стараюсь, Лизавета Петровна. А снадобье проверенное, от матерей наших, со времен старинных. Заваривайте и пейте по ложке в день». Травница наклонилась к уху Лизы и что-то спросила — шепотом.

Боярыня зарделась и тихо ответила: «Да каждый день, Агафья Егоровна, а, то и…, — женщина не закончила и смутилась.

— Ну, так, тем более, — травница помогла ей надеть соболью шубку. «К лету все и случится, не волнуйтесь, боярыня-матушка. Ну и заступнице, Богородице, молитесь, конечно».

Женщина посмотрела вслед возку, что удалялся по разъезженной дороге к перевозу через реку и усмехнулась:

— К лету. К лету ее отпоют уже. Ну да, впрочем, не в первый раз — уж кого только мои травы в могилу не свели, еще Борис Федорович за ними посылал, и Василий Иванович — тако же.

Новому царю я тоже занадоблюсь — она погладила белую, ухоженную кошку, что ластилась к ее ноге, и сказала: «Да, милая моя, занадоблюсь, ты уж не сомневайся».

Агафья поежилась от северного, острого, холодного ветерка и захлопнула дверь сеней.

Часть четырнадцатая Шотландия, апрель 1613 года

Лошади медленно ступали по узкой, лесной тропе.

— Уже скоро, — обернулся один из шотландцев к Джованни. — Вы простите, ваша милость, что дорога такая, сами видите, — горы. Ну да за перевалом легче будет.

Мужчина усмехнулся и, остановив лошадь, наклонился к окну возка: «Как вы тут?»

Мияко взглянула на дочь, что спала на бархатном сиденье в обнимку с толстым, рыжим щенком, и, ласково прикоснувшись к руке мужа, ответила: «Сначала читали, потом в карты играли, а теперь, сам видишь, — она кивнула на спокойное личико девочки, — тут воздух не такой, как в Лондоне».

— Да, — Джованни посмотрел вокруг. «На Японию похоже, любовь моя. Помнишь, ту хижину, где мы с тобой переводили, у водопада?»

Мияко кивнула и, покраснев, тихо сказала: «Я так рада, что мы будем все лето вместе, сэнсей. Вы же больше никуда не поедете, ну, сейчас?»

— Принцесса Элизабет, слава Богу, повенчалась, — задумчиво ответил Джованни, поднеся к губам ее руку, — а вот наследный принц Генри умер, и остался у нас один Чарльз. Теперь надо о его браке думать.

— Он же ровесник Александра! — удивилась Мияко. «Еще тринадцати лет не было».

Джованни вздохнул. «Дорогая моя, как раз в ближайшие десять лет мы и будем заниматься его сватовством, поверь мне».

— Папа! Дедушка! — услышал он, и, поцеловав пальцы жены, подумал: «Десять лет, да.

Александру будет двадцать три, двойняшкам — двадцать. Дожить бы». Он пришпорил коня, и остановился рядом с мальчиками.

— А я тебе говорил, — Александр подтолкнул Пьетро. «Что ты вот так будешь стоять, открыв рот. Я тоже — подросток рассмеялся, — так же стоял».

Среди серых, высоких скал падал вниз мощный водопад. Долина лежала перед ними — просторная, с округлыми, мягкими очертаниями лесистых холмов, обрамленная заснеженными вершинами гор. Залив — огромный, уходящий вдаль, переливался, сиял под нежным, весенним солнцем. Пахло хвоей и солью, и Александр услышал сзади тихий голос одного из шотландцев: «А там, — он протянул руку, — на западе, — море».

— А это что? — Пьетро указал на остров в заливе, где среди каменных стен поднималась в небо неприступная башня.

— Это и есть Эйлин-Донан, — ответил ему Александр. «Родовое гнездо Кеннета. Туда, к замку, мост ведет, ну да впрочем, — мальчик рассмеялся, — он сейчас поднят, конечно, нас ведь ждут.

Когда лошади медленно пошли вниз, по каменистой дороге, Пьетро вдруг, оглянувшись на отца, сказал: «Счастливый ты! Еще три года в школе и все, будешь у принца Чарльза пажом.

А мне еще, — мальчик вздохнул, — шесть лет осталось. Ну да зато я потом в Оксфорд поеду, как твой отец».