Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

Аннушка незаметно закатила глаза и кивнула: «А как же, государыня, жив, жив, царствует Дмитрий Иоаннович, дай Бог ему здоровья и долголетия».

— Жив! — сине-серые, как грозовая туча, глаза торжествующе блеснули. «Это он! — Марья Федоровна наклонилась и прижалась к губам Иисуса. «Он его укрыл, он его спрятал. Он вернется, придет, я знаю!»

— Конечно, — Аннушка подтолкнула Машу к дверям кельи. «Иисус вернется, тако же и в Евангелиях написано».

Марья Федоровна что-то забормотала, ударяясь головой о вышивку.

Аннушка, напоследок поклонившись, вывела Машу из кельи, а государыня, не обращая на них внимания, зашептала, глядя в ореховые глаза Спаса: «Придет, придет, вернется, я знаю, я верю!»

Она подняла голову, и, посмотрев на полыньи во льду Шексны, пробормотала: «Весна. Тогда тоже была весна, да, снег уже рыхлый был. Он же спас мальчика, спас нашего Митеньку, то в гробу не мой ребеночек был, чужой. Пусть уже приедет быстрее, я ведь ждала его, все это время ждала».

Женщина погладила образ Спаса — нежно, едва, касаясь, и, уронив голову в ладони, раскачиваясь, стала нараспев повторять: «Мой сын жив! Жив!»

Федор посмотрел на мощные, деревянные ворота, и, спешившись, весело закричал:

«Открывайте, грамотцу вам привезли из Кириллова монастыря!»

Матвей перегнулся в седле и тихо сказал Волку: «А и правда, — пока до Кириллова ехали, пока там стены в обители чинили, — и весна пришла. Вон, Шексна-то вскрывается, и пахнет, как — сладко».

Мужчина оглянулся на деревянную пристань и подумал: «А ведь они там до сих пор лежат, наверное. Они ж так и утонули — в обнимку, княгиня Ефросинья и Иулиания. Тогда холодно было, зябко. А у Иулиании все ноги в крови были — я ж ее, прежде чем силой взять, еще и кинжалом изрезал. Да, там целая лужа натекла тогда, на досках. Господи, ну наказал ты меня, так не надо более, уж дай мне кровь свою и плоть напоследок-то увидеть, хоть какую».

Волк улыбнулся и заметил: «Пока мы с вами до Ладоги и доберемся, все уж расцветет.

Давно я не плотничал, — он посмотрел на свои мозолистые ладони.

— Ну, ты с топором хорошо управляешься — заметил Матвей, разглядывая стылые лужи на проселочной дороге, в которых отражалось яркое, уже весеннее солнце.

— Тако же и вы, — одобрительно сказал Волк. «Даже не верится, в ваши годы».

— Так если топора в руках держать не умеешь, что ты за мужик? — пожал плечами Матвей. «Я хоть, зять, — он тонко улыбнулся, — разные вещи в жизни пробовал, однако ж — как саблей и топором орудовать — и на смертном одре не забуду».

— Игумен Кириллова монастыря нас прислал, поправить вам тут все, починить, опосля зимы, — сказал Федор глазам, что появились в узкой прорези ворот. «Тако же и в грамотце сказано, его руки, и с личной печатью. Федор Петров я, десятник».

Щель захлопнулась, ворота медленно, со скрипом стали отворяться, и Федор, махнув рукой рабочим, велел: «Кирпичи сразу сложите у стены, под холст. И леса зачнем ладить, как потрапезуем».

Матвей невольно перекрестился и, тронув с места буланого конька, шепнул себе: «Все будет хорошо».

Волк помешал палкой раствор в деревянной бадье, и услышал, как Федор кричит сверху:

«Поднимайте уже, вечерня скоро, надо эту трещину сегодня заделать, завтра церковью займемся, штукатурку старую будем сбивать».

Матвей поставил бадью на сбитый из грубых досок помост, и заметил вполголоса:

«Племянник мой, конечно, в своем деле разбирается, ничего не скажешь. Вона, третий день мы тут, а стены уж почти все и в порядок привели. Что там? — он коротко кивнул в сторону внутреннего двора монастыря.

— Веревки нужны, — так же тихо ответил Волк, махнув рукой Федору. «Сами ж видели — там палаты закрытые, отдельно стоящие, даже церковь при них своя. И в трапезной вам сказали — они на общие обеды не ходят, носят им еду в кельи».

— Да, — Матвей легко свистнул, и вытер рукавом армяка пот со лба, — я смотрю, самозванец их далеко запрятал.

— Тут же Ксения эта, Годунова — внезапно сказал Волк, глядя на играющий алым закат над Шексной. К вечеру похолодало, дым из трапезной упирался столбом в усеянное еще бледными звездами небо. «Она ведь тоже — наследница престола, Матвей Федорович».

— Ну да, — кисло усмехнулся Матвей, сплюнув в снег, — как у нас других наследников нету, так и Борькина дочь сгодится, на худой конец. Сначала Борис Федорович свою сестру под царя Федора Иоанновича подложил, а тот, окромя как кошечек гладить, ничем иным заниматься не мог, — мужчина жестко рассмеялся.

— Борька, видать, думал — родит Ирина такого же блаженненького, а он из-за спины племянника править будет. Он же худородный, Борька, — кто б из хороших кровей свою дочь с дураком повенчал, хоша бы и царем московским?

Матвей подышал на застывшие руки и продолжил: «Еще хорошо, что, царь Иван в сторону Федосьи твоей покойной посмотреть не успел, ну, или смотрел, да руки у него не дошли. Ну, Марфа бы волей дочь не отдала, понятное дело. На ней же, на сестре моей, Иван Васильевич сам хотел жениться, во время оно».

Волк аж рот раскрыл.