Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

— Берешь ли ты, Питер, эту женщину, Рэйчел, в твои преданные жены, чтобы жить вместе по закону Божьему в святом супружестве? Будешь ли ты любить ее, утешать ее, почитать и заботиться о ней в болезни и в здравии, и, оставив всех других, хранить себя только для нее в течении всей вашей жизни? — сказал священник, взглянув в лазоревые глаза мужчины, и про себя подумал:

— Ох уж эти моряки. Уже и с ребенком, наверное. А красавица, ничего не скажешь, и смотрит как на него — будто никого другого вокруг нет. Ну ладно, заплатили отлично, задним числом лицензию выпишу, и никто не придерется, не в первый раз.

— Беру, — тихо, ласково, сказал мужчина.

Рэйчел подняла аквамариновые глаза и, услышав обращенные к ней слова священника, покраснев, ответила: «Беру».

— А теперь возьмите правой руку правую руку жениха и повторяйте за мной, — терпеливо сказал священник.

— Я, Рэйчел, беру тебя, Питера, в свои венчанные мужья, чтобы отныне быть вместе в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, чтобы любить, заботиться и повиноваться, пока смерть не разлучит нас, согласно святой воле Божьей; и для того связываю тебя моим честным словом, — медленно, запинаясь, произнесла девушка, и священник про себя вздохнул:

— Ну и акцент. Не страшно, конечно, уж кого я только не венчал, вон, на Бедфорд-стрит миссис Стерлинг живет, ту вообще — из Гвинеи привезли. А эта, испанка, вроде бы.

— Кольцо, — сказал он Питеру. Тот вынул из кармана камзола серебряное колечко и положил на Библию, вместе с монетами — платой священнику и причетнику. «Ну, это не считая того, что мне третьего дня передали, — усмехнулся священник, благословляя кольцо.

— Этим кольцом я беру тебя в жены, почитаю тебя своим телом, и наделяю тебя всем моим имуществом: во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь, — сказал Питер, и Рэйчел улыбнулась ему — так, что до конца церемонии он не видел больше ничего, кроме ее огромных, нежных, устремленных на него глаз.

Цезарь весело лаял, то запрыгивая в карету, то выбираясь из нее на двор таверны. В розовато-лиловом, вечернем небе парили, перекликаясь, чайки.

— Сундук с кладом пусть не трогают, — велел Питер сестре. «Я вернусь, и всем этим сам буду заниматься — и кладом, и разделом долей по завещанию. Ну, все, — он поцеловал Полли и Александра, — с Богом. Дня за четыре доберетесь, думаю. И сразу в усадьбу езжай, они там все, наверное».

— Может, «Открытие» в другой порт пришло, — вздохнула Полли. «Может, в Ирландию, и Мэри дома уже».

Она привлекла к себе Рэйчел и шепнула ей на ухо: «Все будет хорошо, милая». Девушка подергала ленты скромного чепца и нежно улыбнулась, глядя на мужа.

— Мы там все убрали, у Ньюпорта, — сказала Полли брату, — и на рынок я сходила, завтра воскресенье ведь, так что голодать не будете. Хлеб свежий, сегодня пекли, вино тоже купила. Ты-то чем заниматься будешь? — усмехнулась она.

— Мне надо доклад его Величеству закончить, а то в Лондоне на это времени не найдешь, — ответил брат. «Ну и, — он внезапно покраснел, — Берри меня с местными купцами свел, взял всякой мелочевки, буду вразнос по деревням торговать, работать-то надо».

— Ну-ну, — только и сказала Полли, подхватив платье, садясь в карету. Александр и Цезарь высунулись из окна, мальчик помахал рукой и крикнул: «В Лондоне увидимся!». Пес залаял и карета, загромыхав, выкатилась из ворот таверны на лондонскую дорогу.

Питер посмотрел в прозрачные, обрамленные рыжими ресницами глаза, и шепнул: «Пойдем, любовь моя».

Маленький, серый, из грубого камня дом стоял прямо на откосе холма, над темным, чуть волнующимся морем. Свеча, в простом глиняном подсвечнике, стояла на полу. Он поцеловал рыжие, разметавшиеся по его плечу волосы, и Рэйчел, чуть подняв голову, вытерев глаза, тихо сказала: «Я не знала, не думала, что так бывает, Питер. Так хорошо, так хорошо. Только…, - она покраснела.

— Что? — ласково спросил он, вдыхая ее запах — свежесть и чуть-чуть соли. «Это море, — подумал мужчина, целуя маленькую, высокую, белую, как снег грудь. «Господи, как я ее люблю».

— Я кричала, — неразборчиво пробормотала жена. «Так нельзя, да?»

— Так нужно, — он поцеловал самые нежные на свете губы. «И так будет всегда, обещаю тебе.

Только, — он прижал к себе жену, — это еще не все. Вот так, ложись, и просто обними меня».

— Я люблю тебя, — шепнула она ему на ухо, приподнявшись. «Я так люблю тебя, я вся, вся твоя, Питер!»

— Медленно, очень медленно, — велел он себе. «Потерпи, Господи, девочка моя, любимая моя, за что мне такое счастье».

Ее глаза расширились, и Питер тихо сказал: «Ты сейчас как солнце — вся светишься. Не больно?»

— Нет! — застонала Рэйчел, прижимая его к себе. «Пожалуйста, я так хочу тебя, еще, еще!»

Она закричала, — коротко, сладко, а потом не осталось ничего, кроме шума моря за раскрытыми ставнями, и она была — вся его, до последнего движения, до кончиков рыжих, мягких волос, до того мгновения, когда он услышал свое имя. Она сказала его одним дыханием, не отрываясь от его губ, и повторила: «Любимый мой!»