Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

— И то, и другое, — хохотнул Федор, и, сладко потянувшись, добавил: «Я смотрю, дороги у вас тут лучше стали».

— Месье бывал в наших краях? — подобострастно спросил трактирщик, про себя подумав:

«Вот кого надо Арденнским вепрем называть, не человек, а гора какая-то, таким кулаком можно запросто голову разбить».

— А как же, — согласился Федор. «Больше, чем три десятка лет назад, ну, да я тогда еще мальчишкой был. Там у меня дамы в карете, — он отдернул бархатную шторку и ласково сказал: «Просыпайтесь, мы уже тут».

Марья подняла растрепанную, каштановую голову с шелковой подушки, и, зевнув, потерев глаза, закуталась в соболью шубку: «Холодно как».

— Во всех комнатах камины растоплены, — торопливо сказал трактирщик. «Сами понимаете, горы, да и осень нынче зябкая, сырая».

— А тогда снег лежал, — вспомнил Федор, подав руку жене, помогая ей выйти из кареты. «Мы с матушкой под медвежьей шкурой спали, очень холодная зима была».

Лиза посмотрела на рыжую, золотую листву деревьев, на низкое, серое небо и тихо спросила мужа: «Так это вон, тот замок, на холме?»

Тот кивнул и повернулся к трактирщику: «А что, в Мон-Сен-Мартене не живет никто?»

— Да что вы! — махнул рукой мужчина, помогая вознице снять сундуки, притороченные к запяткам кареты. «Хозяин, адмирал де ла Марк, давно в Англию переехал, сын у него моряком стал, так что, — трактирщик поудобнее подхватил багаж, — замок разваливается потихоньку. А жаль, — он вздохнул, — де ла Марки нашими сеньорами с незапамятных времен были. Ну да вы, если хотите, прогуляйтесь потом, посмотрите, он, хоть и безлюдный сейчас, но все равно — величественный».

— Да, — тихо ответил Федор, — я вижу. Вы вот что, — велел он Лизе, — сейчас пообедаем, примите ванну, и спать отправляйтесь, устали ведь, да и вечереет.

— Конечно, — Лиза улыбнулась и подогнала Марью: «Пойдем, доченька, еще вещи разложить надо, все ведь помялось».

— Как будто тут есть перед кем щеголять, — пробурчала себе под нос девочка, — десяток домов и церковь, не Амстердам ведь.

Лиза рассмеялась, и, поцеловав дочь в затылок, велела трактирщику: «Потом в комнаты нам горячей воды принесите. А что на обед?»

— Свинью третьего дня закололи, мадам, — поспешил ответить мужчина, — колбаски и окорок, с пюре из овощей».

— Я, — Мария вздернула подбородок, и прошагала в открытые двери таверны, — буду только пюре.

Лиза рассмеялась и, подхватив бархатные юбки, подумала: «Хорошо, что дождей уже нет, да и подмораживает по ночам, хоть в грязи не тонули по дороге сюда».

— Батюшка, — Степа вдруг покраснел, — можно я пока прогуляюсь, а то из седла ничего не разглядишь?

— Ну, прогуляйся, — разрешил Федор, — хотя тут и смотреть-то не на что, деревня как деревня.

Он вдруг подумал: «Да что это я? Парень каменные дома, — не церкви, не Кремль, — дома каменные, только в Польше и увидел. И Марья тоже — стояла в Амстердаме, рот открыв, а потом спросила: «Батюшка, это не сказка? Так правда бывает? В Амстердаме…, - он поморщился, как от боли, и, проводив глазами рыжую голову сына, велел трактирщику:

— Вы вот что, пока обеда ждем, дайте мне бутылку красного и перекусить что-нибудь. Ну, там, половину зайца, что найдете. Держите, — он бросил ему мешочек с золотом, и, опустившись в большое, заскрипевшее кресло, устало улыбнулся: «Вы не бойтесь, я с юношеских лет, какую мебель ломаю, так сам ее и чиню».

— Ну что вы, что вы, — захлопотал трактирщик. «Сейчас принесу вам вина, — он подмигнул, — у меня еще со времен, как испанцы тут хозяйничали, осталось кое-какое, старое».

— Рады вы, что выгнали их? — вдруг спросил Федор.

— Ну как выгнали, — трактирщик пожал плечами, — в Брюсселе, сами знаете, двор, у нас свой штатгальтер, Альбрехт Австрийский, и жена у него — дочь короля Филиппа, но все же, — он приостановился, — хоть мы тут тоже — католики, но лучше уж своей головой думать, чем ждать, пока испанцы за нас все решат. Сейчас все будет готово, месье.

— Альбрехт Австрийский, да, — Федор протянул ноги к огню. «Надо будет Степу отсюда в Антверпен отвезти, там же его придворный живописец, этот Рубенс. Хвалили его. Пусть зиму у него позанимается, пока я тут с замком вожусь. Марья обратно в Амстердам поедет, а Лиза пусть при мне будет, — он чуть улыбнулся, и, приняв от трактирщика бокал, почувствовав на губах терпкий запах дуба и солнечное, летнее тепло — закрыл глаза.

Она оторвалась от его губ, и, прислонившись к стене, тяжело дыша, чуть не плача, шепнула:

«Господи, что же я делаю…»

— То, чего мы оба хотим, — он нежно, осторожно снял с нее, берет, и, распустив каштановые косы, расстегивая маленькие, бархатные пуговицы на скромном воротнике платья, попросил, наклонившись к ее уху: «Пожалуйста…»

— Какая шея, — подумал он, увидев в неверном, туманном свете раннего утра, — все еще спали, — жемчужное, ослепляющее сияние. Он отодвинул прядь мягких волос и, чуть коснувшись губами этого белого, нежного, шепнул: «Не бойся».