Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

— Не помешает, — усмехнулся он, и сказал: «А что, Марья Федоровна, может, желаешь на плече у меня проехаться, как в детстве?».

— Давайте, — потребовала девочка, и, устроившись удобнее, вскинув голову к теплому, голубому небу, рассмеялась: «Хорошо-то как!»

Дети наклонились над красивой, вырезанной из красного дерева колыбелью. «Братик, — благоговейно сказал маленький Питер. «И на корабле братик. Джордан. Я маме расскажу».

Марта взяла его за руку, и, поднеся ладошку к щеке, вздохнула. «Летом, — твердо сказал Питер, и, обернувшись, указав на младенца, проговорил: «Анри спит».

— Ну и славно, — Марфа, в темном шерстяном камзоле и белой рубашке, с убранными под шляпу волосами, взяла детей за руки. «Пойдемте, милые, — улыбнулась она, — там уже ждут нас, и дядя Теодор, и брат ваш старший».

— Я сейчас, — тихо сказал Волк, что тоже — вглядывался в милое, спокойное личико новорожденного. Когда дверь закрылась, он взял руку жены и сказал: «Я бы, конечно, Марту попросил сюда приехать, тебе помочь, но Тесса еще маленькая, да и гостили они у нас, недавно».

— Да ты не волнуйся, — Мэри потянулась и обняла его. «Мирьям тут, Хосе, — мы справимся. А ты возвращайся быстрее».

Он вдохнул запах молока, и, поцеловав упрямую складку на высоком лбу, шепнул: «Если со мной что-то случится, — езжай в Квебек, как и договорились. Де Шамплен тебе поможет обустроиться».

— Поеду, — Мэри, на, мгновение, прижалась головой к его груди. «Все, пошли в переднюю, вон, лошади ваши уже застоялись, — она кивнула на двор. «Питера по очереди везите — так ему веселее будет».

Волк поцеловал старшего сына и велел: «Присматривай тут за всеми. Ну, все, — он обернулся к Марфе, — а где наш маленький?»

— Тут! — сказал весело мальчик, что сидел на руках у Федора. «С дядей!»

— Все, — Марфа подогнала мужчин, — спускайтесь. Она взяла седельную суму, и, проверив пистолеты, взглянув на детей, строго сказала: «Не балуйтесь тут».

— Не будем, — в один голос ответили они, и маленькая Марта, потянувшись к ней, грустно сказала: «Баба…»

Женщина подхватила ее на руки, и, поцеловав изумрудные глаза, улыбнулась: «Скоро и вернемся». Она передала внучку Мэри, и, быстро сбежала по лестнице.

— Стремя подержать, Марфа Федоровна? — спросил зять, указывая на красивую, рыжую кобылу.

— В масть подобрал, — хмыкнула Марфа, и, усевшись в седло, обернувшись, — помахала рукой дочери и внукам, что стояли у окна.

— Ну, — она перекрестилась, — с Богом, дорогие мои. Женщина первой выехала из ворот двора на набережную Сены. Посмотрев вперед, подстегнув лошадь, она сказала: «А теперь — в Амстердам».

Мэри проводила глазами маленький отряд, и, когда он завернул за угол площади Дофин, весело сказала детям: «Ну, а теперь я покормлю Анри и все вместе пойдем гулять!»

— Питер, — вдруг, грустно, проговорила дочь. Мэри стерла крохотную слезинку с нежной щечки и, посмотрев на играющий изумрудами крестик, прижав к себе Марту, шепнула: «Жди».

Интерлюдия Москва, июль 1614 года

Петр Воронцов-Вельяминов вышел из Фроловских ворот Кремля и, перекрестившись на купола Троицкой церкви, посмотрев на воронов, что кружились в жарком, прозрачном небе, — вздохнул. «Как это Михаил Федорович сказал: «Раз поляки нам ничего возвращать не желают, то и мы им не вернем. Пущай виселицу строят».

Петя засунул руки в карманы простого, суконного кафтана, и, оглянувшись на Кремль, сказал себе под нос: «Ну, где же они? И так уже — никого к пани Марине не пускают, не знаю, удастся ли мне пройти».

Он миновал ряды деревянных лотков на Красной площади, и, положив руку на саблю, почувствовав под пальцами холод сапфиров, усмехнулся: «А синьор ди Амальфи удивился, когда я с ним по-итальянски заговорил. Конечно, окромя меня, в Посольском приказе, его никто не знает. На польском языке — половина Москвы уже болтает, опосля смуты тут кого только не осталось. Совсем другой город стал, ну и хорошо».

— На хлебушек, боярин, копеечку, — жалостно попросил замурзанный мальчишка с подбитым глазом, что вынырнул из толпы прямо под носом у Пети. «А я за вас молиться буду! — ребенок шмыгнул носом.

Петя закатил серые глаза и, потянувшись за кошелем, застыл, нащупав обрезанный шнурок.

— Ворон-то не лови, боярин, — раздался тихий, смешливый голос сзади. «И за саблю не хватайся. Приходи в избу, что у церкви Всех Святых, на Кулишках, знаешь ты ее. Там свое серебро и получишь».

Петя мгновенно обернулся и какой-то заросший бородой мужик сердито сказал: «По ногам-то не ходи, мил человек!»

— Где кошель мой? — Петя схватил его за руку.

Мужик посмотрел на обрезанный шнурок и усмехнулся: «Да уж пропивают твое серебро, должно быть. Сам знаешь, милый — сие Москва, зазеваешься — разденут и разуют».

Петя выматерился сквозь зубы, и, стал проталкиваться через толпу к Варварке.

Он зашел за церковь Всех Святых и остановился — калитка в заборе была приоткрыта, из печной трубы шел легкий дымок.