Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

— Надо там, — отвернув пылающее лицо, указав на гавань, пробормотал Дэниел, — узнать, может, видел, кто Беллу.

Женщина вздохнула: «Полтора года прошло, дочь Ворона не такая дура, чтобы сидеть все это время в Картахене. Ящик для пожертвований, — Марфа усмехнулась, — узнаю свою внучку. Расскажи мне все, и немедленно, слышишь!

Дэниел сжал пальцы на больной руке, и, не смотря на бабушку, начал говорить.

Настоятельница заперла шкап и сказала: «Это очень, очень щедро, сеньора Марта.

Благодарю вас за ваши заботы, мы будем молиться о вашей семье».

— Ну что вы, — Марфа отпила лимонада, — как я могу не поддержать обитель, где нашла приют моя племянница. Мой сын сейчас в порту, спрашивает, не видел ли кто там Беллу, хотя, — женщина поджала тонкие губы, — прошло полтора года, вряд ли нам удастся ее найти, — она перекрестилась и добавила:

— Хотелось бы помолиться за душу моего брата, святая мать, я еще в Риме слышала, что ваш монастырь славится своей музыкой.

— Да, — улыбнулась настоятельница, — у нас и раньше был отличный хор, а теперь, когда к нам присоединилась сестра Аннунциата, — ну, вы видели ее вчера, — она взяла на себя руководство послушницами. Она прекрасно играет на верджинеле, чувствуешь себя, как в раю, — вздохнула монахиня.

— Мне бы очень хотелось послушать, — Марфа подняла прозрачные глаза. «Его Святейшество сам отслужил поминальную мессу по бедному Себастьяну, я там была, конечно…, - голос женщины задрожал, и монахиня ласково сказала: «Это святые слезы, сеньора Марта, их приносят сами ангелы с небес».

— Спасибо, — женщина вытерла лицо и отпила лимонада. «Но там было так много людей, а я, и мой сын хотели бы помолиться сами, в одиночестве. Семьей, ведь нас так мало осталось, а теперь и Беллы нет. Я, конечно, внесу пожертвование в память моего брата, святая мать.

Можно нам будет зайти в церковь?

— Разумеется, — настоятельница коснулась красивой, маленькой, блистающей алмазами руки.

Марфа поправила капюшон плаща и заметила:

— Видите, я даже взяла с собой тот плащ, который я носила, когда была в паломничестве. Я прошла пешком от Рима до Саньтьяго-де-Компостела, святая мать, молилась у мощей святого Иакова за упокой души Себастьяна.

— Правильно, сеньора Марта, — одобрительно заметила настоятельница, — любая вещь, которая побывала на Пути Святого Иакова — от нее исходит благодать.

— Я это чувствую! — горячо согласилась женщина. «Чувствую благодать, которая хранит Себастьяна на небесах. Мой сын должен был уже вернуться…, - она поднялась и достала из бархатного мешочка шелковый кошелек, — мы совсем недолго проведем в церкви, ведь уже вечереет. Вот, примите этот скромный взнос, — Марфа перекрестилась, — поминайте моего брата в своих молитвах.

— Оставайтесь там столько, сколько вам надо, — твердо ответила настоятельница, искоса взглянув на туго набитый кошелек. «Тоже золото, наверное, — холодно подумала она. «Да, видимо, много грехов было у сеньора Себастьяна, раз она так заботится о устройстве его души».

— Я пошлю к вам сестру Аннунциату, — продолжила монахиня, — она поиграет вам, пока вы будете молиться.

— Храни вас Господь, — искренне ответила Марфа, набрасывая капюшон на бронзовые волосы.

— Хорошо, что сегодня с утра рынок был открыт, — подумала женщина, выходя вслед за настоятельницей на каменную галерею, помахав рукой Дэниелу, что ждал у ворот, — вовремя удалось купить преисполненный благодати плащ.

Марфа незаметно потерла шею — грубая шерсть кусалась, и неслышно сказала Дэниелу, взяв его под руку: «Верджинел на балконе, за решеткой, я сегодня за обедней посмотрела, как сюда пришла. Поднимешься по боковой лестнице, она тебе откроет».

— Не откроет, — стиснув зубы, ответил внук.

— А этого ты не знаешь, так что молчи, и делай, как велено, — приказала Марфа и громко добавила: «Боже, святая мать, как тут хорошо, как спокойно! Воистину, Иисус и его святые осенили вашу обитель своим благословением».

Эухения посмотрела вниз — женщина стояла на коленях перед статуей Святой Мадонны, держа в руках свечу. Уже вечерело, и в открытые окна церкви был виден багровый закат.

— Потом будет ночь, — равнодушно подумала Эухения. «И утро. И ничего не изменится, ничего, никогда. Нельзя накладывать на себя руки, нельзя, это великий грех. Но как иначе, как жить с тем, что было?»

Она болезненно, глубоко вздохнула и сев, за верджинел, робко спросила: «Что вам поиграть?»

— На ваш вкус, — донесся до нее нежный голос.

Женщина помедлила и, положив пальцы на клавиши, заиграла Adoro Te Devote.

— Да, — вспомнила Эухения, — как раз в тот день мы ее с Беллой разучивали. А потом я на рынок пошла, а потом, — пальцы дрогнули, но женщина справилась с собой.

— Не хочу, не хочу об этом думать. Так вот он о ком тогда говорил — о Белле. Он вернулся, да, — розовые губы горько улыбнулись, — за ней вернулся. А я была так, для развлечения. Ну, продолжай, — велела она себе, — продолжай. До конца дней своих не получишь прощения.

Дэниел сжал пальцы на эфесе шпаги и мимолетно подумал: «И вправду, меньше болят.