Вельяминовы. Время бури. Книга 2

Вместе показываться в обществе им было нельзя. Наримуне и Лаура не хотели слухов. Если бы кто-нибудь, увидел бы их в театре или ресторане, непременно, начались бы сплетни. Они вежливо раскланивались на дипломатических приемах. Лаура снимала квартиру рядом с британским посольством. Девушка приезжала на Гинзу, пользуясь метрополитеном.

Лаура весело говорила:

– Ничего страшного, милый. С тобой мне в радость и радио послушать. Поженимся, и сходим во все токийские театры, во все рестораны… – он зарывался лицом в ее волосы: «Скоро, любовь моя».

Лаура завела на его кухне фартук, в ванной, зубную щетку. Все остальное она приносила в сумочке, в пакетике. Наримуне вздыхал, прижавшись губами к ее руке:

– После свадьбы, я лично выброшу эту вещь подальше. Я хочу, чтобы у нас было много детей… – он засыпал, положив голову ей на плечо, слыша младенческий смех в пустынных, ухоженных залах родового замка.

Убирала у Наримуне пожилая женщина, жена одного из швейцаров министерства. Фартук и зубная щетка подозрений не вызывали. Граф отлично готовил, со студенческих лет:

– У человека могут быть две зубные щетки, – Наримуне сидел на кухне, вдыхая аромат гречневой лапши, – челюсти тоже две, в конце концов… – она расхохоталась, следя за кастрюлей:

– Теперь я понимаю, почему тебя называют восходящей звездой японской дипломатии. Ты всему можешь найти оправдание, милый мой.

Они ели собу с креветками. Наримуне, блаженно, сказал:

– Это и есть счастье. Но совсем счастлив я буду после свадьбы. Ты мне обещала Италию, на медовый месяц. И я больше не собираюсь готовить, если у меня под рукой, – он привлек Лауру ближе, – отменный повар… – в темных глазах играл смех: «У меня, как-никак, тоже есть японская кровь».

– Все могу объяснить… – Наримуне, залпом, допил остывший кофе:

– Нет, кое-что не могу… – он заставил себя выбросить из головы увиденное в Харбине:

– Потом, когда я вернусь в Токио. Но куда я пойду? К военным? Они все знают, я уверен… – Наримуне представил карту:

– Озеро Хасан, на самой границе. Атака планируется на лето, в начале августа. Судя по данным от немцев, советские войска на Дальнем Востоке плохо вооружены. Интересно, откуда у немцев сведения? Наверняка, у них кто-то сидит в Москве. Впрочем, это не мое дело. Рано или поздно русские задвигаются. Вопрос времени, как мне сказал полковник Котоку. Мы ответим на демарш. Передадим ноту, возмутимся, что они заняли какой-то спорный холм, на границе. Наши танки пойдут вперед. И не только танки… – Наримуне сжал зубы. Уши, немного, заложило:

– Я должен что-то сделать. Речь идет о гражданских лицах, такое бесчестно. Война, подобным образом, не ведется… – он старался забыть монотонный голос полковника Исии, показывающего владения отряда 731.

Всю дорогу от Харбина до Токио Наримуне мерещился запах медикаментов, тяжелый, черный дым из трубы крематория. Исии надел костюм бактериологической защиты. Наримуне не пустили в изолированную палату. Он стоял за толстым стеклом, в подвальном коридоре. Исии, с ассистентами, вскрывал труп умершего от чумы китайца. Наримуне, сначала, удивился, что в Харбине не объявили карантин. Чума была смертельно опасна. Исии усмехнулся:

– Нет нужды, ваша светлость. Он заболел чумой на базе, и здесь умер.

Наримуне все еще не понимал.

– Потом я понял… – колеса самолета коснулись взлетной полосы.

Наримуне взял саквояж. Он оставил вещи в Синьцзине, столице марионеточного, маньчжурского государства, где квартировала армия, и располагались дипломаты. Визит в Японию предполагался коротким. Телеграмму он получил вчера, и вечером приехал на аэродром. Начальнику Квантунской армии, генералу Уэда, Наримуне сказал, что его престарелый родственник, по линии матери, при смерти.

– Он живет на севере, – объяснил граф, – к сожалению, он бездетен. Долг родственной, почтительности предписывает мне… – Уэда кивнул: «Разумеется, ваша светлость». Наримуне уверил генерала, что поездка не займет и недели. Он заставлял себя не волноваться, не думать о том, что ждало его на севере:

– Все будет хорошо, – Наримуне ждал, пока к борту самолета приставят металлическую лестницу, – даже если я опоздаю, она поймет. Не стоило мне уезжать. Но это дело непредсказуемое… – он вздохнул:

– У нее еще месяц отпуска. Решим что-нибудь. С Исии… – Наримуне поморщился, – я тоже разберусь. Нельзя подобное допускать. Война войной, а невинные люди страдать не должны… – опять подумав о горах на севере, он понял, что улыбается:

– Я приеду, когда все может уже случиться. Вообще я должен на коленях перед ней стоять. Я виноват, что оставил ее одну, в такое время. И встану… – подчиненные шли к самолету.

Саквояж у него забрали. Обосновавшись на заднем сиденье лимузина, он, коротко, сказал:

– Я ненадолго в страну. Мой родственник при смерти, обязанность главы семьи… – чиновники топтались у открытой двери машины. Наримуне кивнул: «Можете сесть». Они долго, почтительно кланялись, стараясь устроиться в отдалении от его светлости. По дороге в город Наримуне посмотрел на золотой хронометр: