Вельяминовы. Время бури. Книга 2

– Доктор Судаков, сэр Гарольд, – Авраам опустил в потрепанный портфель пухлый конверт:

– Будьте любезны, – почти весело добавил он, на пороге.

Все сертификаты были заполнены. В Будапеште Авраама ждало полсотни молодых людей и девушек. Еще пятьдесят он забирал из Праги:

– Тридцать судетских… – Авраам толкнул дверь пивной, – все равно, остается сто двадцать сирот. Что с ними делать, непонятно… – у беженцев не было чешских паспортов. Авраам, с равом Горовицем, и председателем общины на Виноградах, срочно оформлял подросткам документы. Британцы отказывались выдавать визы на основании справки беженца. Авраам боялся, что чиновники потребуют предоставить разрешения от родителей, на эмиграцию детей. Британский консул, просматривая список, немного, покраснел:

– Есть и среди них достойные люди, – сказал себе Авраам, – но, если бы Британия и Франция не продали Чехословакию Гитлеру, дети не остались бы сиротами… – расписавшись внизу листа, чиновник приложил печать:

– Приносите сертификаты, мистер Судаков… – он помолчал:

– И уезжайте, вместе… – он повел рукой. Авраам кивнул: «Уеду».

Авраам не мог покинуть Прагу, пока они не знали, что случится с оставшимися ребятишками. Свою группу он обучал языку, и обращению с оружием, стараяясь не замечать тоску в глазах подростков. Авраам рассказывал об Израиле, об Иерусалиме и Тель-Авиве, но понимал, что дети думают о своих семьях. Авраам никак не мог уместить подобное в голове. Он поговорил с кузеном. Рав Горовиц вздохнул:

– Никто не может, мой дорогой. Я смотрю на них, и понимаю, что они больше не увидят родителей. Маленькие, может быть, найдут приют, забудут, а дети постарше… – кузен не закончил.

Авраам велел себе не думать о таком. Требовалось решить, что делать с детьми, жившими в физкультурном зале еврейской гимназии.

Обведя глазами затянутый табачным дымом, большой зал, с белеными сводами, Авраам нашел кузена. Мишель, попивая пиво, склонился над бумагой.

Момо аккуратно писала. Он получал конверты и в Берлине, и в Праге. Мишель, несколько раз, говорил себе:

– Хватит, ты еще в Испании обещал прекратить. Ты ее не любишь, подобное бесчестно… – он все равно ночевал на Монпарнасе, в квартире Момо. Мишель рано вставал, а она любила поспать. Он тихо одевался, целовал черный, растрепанный затылок, и мягко закрывал дверь. В булочной, на углу, горел свет. Мишель пил крепкий кофе, перешучиваясь с хозяином. Он выкуривал сигарету и шел к метро:

– На следующей неделе, обязательно. Больше нельзя. Теодор и Аннет любят друг друга. У нее карьера, съемки, она мадам Скиапарелли помогает, однако они скоро поженятся… – кузен от разговоров о свадьбе уклонялся, хотя мадемуазель Гольдшмидт жила в квартире на Сен-Жермен-де-Пре.

Приходила следующая неделя, в квартире на набережной Августинок звонил телефон. Мишель слышал ее низкий, хрипловатый голос и брал такси до ночного клуба.

Авраам опустился на скамью темного дерева:

– Больше я британцев навещать не собираюсь. Все готово. Надеюсь, – он подмигнул кузену, – ты заказал вепрево колено, товарищ барон? Нигде, кроме Праги ты его не попробуешь… – Аарон, разумеется, в рестораны не ходил.

Кузен был в синагоге, на вечерней службе. Авраам принялся за пиво:

– Госпожа Майерова туда отправилась, с дочкой. Странно, она говорила, что давно в синагоге не появлялась. Муж у нее немец, то есть был немец… – Авраам, однажды, поинтересовался у кузена:

– Люди, арестованные в Германии, отправленные в лагеря… Что их жены будут делать? – лицо Аарона помрачнело. Авраам спохватился: «Прости».

– Давид моей сестре даст развод, – заверил его рав Горовиц, – рано или поздно он придет в себя. Женщины… – рав Горовиц вздохнул, – не знаю. Требуются доказательства смерти человека, нужны свидетели. Все очень сложно, – завершил он.

Авраам принял у официанта тарелку:

– Впрочем, к госпоже Майеровой такое не относится. По нашим законам, она и замужем не была… – за едой он рассказал кузену о группе, ждавшей его в Венгрии:

– Тоже подростки, – заметил Авраам, – беженцы, из Вены, из Будапешта ребята. Даже одна графиня есть… – он заметил удивление в глазах Мишеля:

– Мать у нее еврейка. Крестилась, вышла замуж за графа Сечени, из боковой ветви. Родилась Цецилия. Она девчонка еще, Ционы ровесница. Десять лет, тоже волосы рыжие, – Авраам усмехнулся:

– Мать ее умерла. Граф Сечени женился на католичке, и тоже умер, два года назад. Мачеха в Америку собралась, нашла себе нового мужа. Зачем ей падчерица? Она привела девчонку в синагогу и оставила на пороге, с одним саквояжем и конвертом, где метрика ее матери лежала. Оттуда ее в еврейский детский дом отправили… – Авраам вздохнул, – я обычно маленьких не вожу в Израиль, но что с ней делать? Девчонка хорошая, они с Ционой подружатся… – они заказали еще пива.

На эстраду поднялись музыканты, заиграла скрипка.

Они услышали, в шуме толпы, пьяный голос: