Вельяминовы. Время бури. Книга 2

– Она меня не любила… – тикали часы, – она не виновата. Ей было одиноко. Все случилось от безысходности. Я должен был понять… – можно было бы отправить Сабину и Пауля в Лондон, с детьми из Судет:

– Нельзя, – сказал себе рав Горовиц, – нельзя их разлучать. Они семья, так будет всегда. Только без меня… – Аарон, внезапно, спросил:

– У тебя… У вас сохранились документы герра Майера? С фотографиями? – прибавил Аарон.

Клара подалась вперед, он покачал головой:

– Отдай мне их, пожалуйста. Можно… – он запнулся, – можно, я побуду с детьми? Мне после обеда надо в синагогу, на молитву… – Клара смотрела на темную, аккуратно подстриженную бороду:

– Седина. Ему всего двадцать восемь… – она кивнула:

– Конечно, Аарон. Мама ходила к резнику, принесла курицу. Мы будем рады, если ты с нами поешь. Спасибо… – Клара не стала спрашивать, зачем ему документы. Рав Горовиц мимолетно улыбнулся:

– Это вам… Тебе спасибо… – он сунул руку в карман пиджака:

– Я Паулю прописи купил, а девочкам… – он смутился, – кукол, деревянных. Они хотели платья сшить, я помню… – Аарон ушел в детскую. Клара всхлипнула: «Пусть он меня простит, пожалуйста. Я не могла, не могла иначе…»

По дороге в синагогу рав Горовиц заглянул в фотографическое ателье. Хозяин заверил его, что карточки печатаются быстро. На послеполуденную молитву приходили одни старики. Выпив с ними чаю, с печеньем, Аарон поднялся на второй этаж, в кабинет раввина. Он держал старую, оловянную чашку.

Здесь было прохладно, рав Горовиц накинул пальто. Он покуривал папиросу, глядя на документы, разложенные по столу. Здесь был читательский билет Национальной Библиотеки, удостоверение преподавателя, свидетельство члена профессионального союза, и даже годовой билет пражского трамвая. Он изучал лицо Людвига Майера:

– Мы похожи. Оба высокие, темноволосые. У него бороды нет, и он пенсне носит. Ерунда, – сказал себе Аарон, – дело поправимое.

Он взял ручку и бумагу. Сверху листа было напечатано: «VINOHRADSKA SYNAGOGA», на чешском и немецком языках. Аарон полюбовался изящным рисунком здания, двумя высокими башнями. Он, аккуратно, выписал справку о смерти герра Людвига Майера, или Лейба, сына Аарона. Рав Горовиц не знал, почему он дал несуществующему отцу герра Майера свое имя. Приложив печать общины, он расписался, на святом языке. Он видел документы руки бывшего раввина. Подпись получилась похожей. По справке, господин Майер скончался прошлой осенью, тридцати трех лет от роду.

Чай остывал. Он повертел профсоюзный билет Людвига. На фото, в отличие от других документов, печати не было. Аарон видел книги Майера, в кабинете:

– Он знал французский язык… – рав Горовиц смотрел в окно, на медленно темнеющее, осеннее небо, – то есть знает. И я знаю… – Аарон вспомнил шкатулку с паспортами, привезенную доктором Судаковым.

Он допил чай: «А теперь мне нужен Мишель».

Контора банка Ярослава Симека помещалась на Вацлавской площади, по соседству с главным зданием самого крупного чешского издательства, «Мелантрих» и Чешского банка. В огромное, до блеска вымытое окно, виднелись украшенные к Рождеству витрины. Перед шестиэтажным универсальным магазином обуви, фирмы «Батя», возвышалась пышная, в золоченых гирляндах, елка. Вечер был ясным, прохладным, на небе зажигались первые звезды. Кабинет Симек обставил мебелью старого дуба. На шелковых обоях висели Сезанн и Ван Гог.

– Ван Гога я купил за бесценок, два десятка лет назад, – довольно заметил господин Симек, сложив пухлые, белые руки. На пальце посверкивал перстень с агатом. Из крохотной, серебряной чашки, поднимался ароматный, горький дымок. Кофе у Симека варили, пользуясь новинкой, электрической машиной итальянского производства, La Marzocco. Поднос принесла хорошенькая девушка, в строгом, облегающем твидовом костюме. К чашкам и кофейнику полагались крохотные, изысканные бисквиты:

– В Берлине, последним летом, перед войной, была выставка, – открыв палисандровую шкатулку, Симек выбирал сигару, – я тогда предрекал ему, – он повел рукой в сторону картины, – большое будущее. И я не ошибся, – весело заключил банкир. Он подвинул шкатулку Питеру:

– Кубинские сигары, господин Кроу. В моем возрасте, – он усмехнулся, – начинаешь ценить в женщине молодость, а в сигарах и вине, выдержанность.

Вечернее солнце играло на тяжелой раме картины, освещая голубую вазу, яркие, пышные цветы. Симек передал Питеру гильотинку для сигар:

– Видит Бог, – банкир посмотрел куда-то в лепной потолок, – я бы не увольнял вашего друга, герра Шиндлера. У меня, так сказать, частный банк, для узкого круга клиентов. Герр Шиндлер обходительный человек. В нашем направлении бизнеса, если говорить по-американски, подобное ценится. И голова у него на плечах отличная… – Симек пощелкал пальцами, – но его три месяца не видели на работе…