Вельяминовы. Время бури. Книга 2

– Отель «Европа», на Амстеле. Знаю, конечно… – она насторожилась. Со двора доносилась сирена кареты скорой помощи:

– В семь вечера я не смогу… – Эстер соскочила со стола, – мне надо забежать домой… – она сунула ноги в туфли:

– В девять, в ресторане… – женщина, внезапно, рассмеялась:

– У нас красивый город, а ты здесь в первый раз. В музей сходи. Все, меня зовут, до вечера… – де Грааф просунул голову в дверь:

– Всего лишь ложный круп, а крика, будто чумного больного, привезли. Прости, – спохватился коллега:

– Мамаша сама ребенок, рыдает. Ты с ними хорошо управляешься… – Эстер кивнула. Кое-как пригладив светлые волосы, она вышла в коридор.

Элиза сидела, зажав руки между колен, глядя на высокую, окрашенную в белый цвет кроватку. В палате было тепло, узкая койка для матери стояла у стены. Ей принесли горячего молока и свежего, вкусного хлеба. На тарелке лежали масло и сыр. Пережевывая бутерброд, Элиза тихо урчала, отрывая зубами куски. Девушка поняла, как проголодалась. Измерив Маргарите температуру, дочь оставили в смотровой комнате, для процедур.

Элиза помнила спокойное лицо высокой женщины, в белом халате. На стройной, красивой шее висел стетоскоп. Пальцы у нее были длинные, уверенные. У самой Элизы тряслись руки:

– Она похудела, – отчего-то подумала девушка, – сильно похудела. Господи, а если она что-то скажет… – она ничего не сказала. Врачи наклонились над тяжело дышащим, кашляющим младенцем, Элиза тихо плакала, в углу:

– Почти сорок градусов жара. Иисус, Дева Мария, уберегите мою девочку, пожалуйста… – кинув быстрый взгляд на Элизу, доктор Горовиц разогнулась:

– Вас проводят в палату, госпожа… – Элизе показалось, что кузина запнулась, – госпожа Мендес де Кардозо. Младенец останется здесь. Надо следить за работой сердца… – забулькала вода, льющаяся в стакан. Доктор Горовиц открыла шкафчик с лекарствами: «Вы кормите грудью?»

Элиза кивнула.

Врач наклонила над стаканом склянку:

– Средство безопасно. Настойка ромашки. Она успокоит вас и младенца… – голубые глаза безмятежно смотрели на Элизу. Девушка выпила воду, залпом:

– Ее зовут Маргарита. Я не успела сказать, все случилось быстро… – взяв историю болезни, доктор Горовиц достала ручку:

– Доктор де Грааф о вас позаботится, – она указала на старшего врача, – проведет в палату. Вы все подробно расскажете. У вашей дочери ложный круп, – женщина скосила глаза на смотровой стол, – она подхватила простуду. Воспаление распространилось на трахею, дыхательные пути. Не волнуйтесь, – врач не улыбалась, – мы успешно лечим заболевание. Доктор де Грааф… – она, со значением, кашлянула. Коллега велел:

– Сестра, заберите госпожу Кардозо. Я сейчас… – дверь закрылась, де Грааф шепнул:

– Мне очень неловко, что все так получилось, Эстер. Если хочешь… – он повел рукой.

Доктор Горовиц вздохнула:

– Я клятву давала, Андреас. Какая разница? Перед нами больной ребенок. Иди, – она подтолкнула де Граафа, – не знаю, как в Лейдене, а в университете Джона Хопкинса нас учили, что хороший анамнез, половина успеха в лечении… – де Грааф усмехнулся: «Профессора в Лейдене с тобой согласны».

Он ушел, Эстер посмотрела на девочку. Ей сделали жаропонижающий укол. Доктор Горовиц надеялась, что удастся избежать трахеотомии. Горло, конечно, было забито пленками. Они собирались сделать промывание.

Ребенок был, как две капли воды, похож на бывшего мужа:

– Давид, наверняка, обрадовался. Он был недоволен, что мальчики светловолосыми родились. Хорошенькая девочка… – потные, черные кудряшки прилипли к белому лобику. Маргарита поморгала длинными ресницами. Попытавшись заплакать, девочка закашлялась:

– Лучше тебе, – Эстер, звонком, вызвала сестру, – мы тебя немного полечим, и станет совсем, хорошо. Потом к маме отправишься, она тебя покормит… – Эстер вспомнила, как болели мальчики:

– Я тоже волновалась, а я врач. Ей всего девятнадцать, она дитя. Она растерялась… – тетя Юджиния сказала Эстер, что жена дяди Виллема слегла, с тех пор, как ее сын постригся в монахи:

– Элиза, наверное, сюда к родителям приехала… – доктор Горовиц, аккуратно, вымыла руки:

– Надо предупредить ее отца. Пусть Андреас позвонит в Мон-Сен-Мартен. Давида здесь нет, – женщина, невольно, усмехнулась, – это понятно. Был бы он в Амстердаме, весь госпиталь, перед ним, на цыпочках бы ходил… – бывший муж славился бецеремонным обращением с ординаторами. Давид заставлял молодых врачей бегать за кофе, и открывать ему двери.

– Как будущему Нобелевскому лауреату… – Эстер взяла резиновую грушу с трубкой. Маргарита затихла, широко открыв глаза:

– Правильно, – почти весело сказала доктор Горовиц, – тебе дальнейшее вряд ли по душе придется. Надо потерпеть, милая моя… – на шейке девочки висело простое, маленькое, серебряное распятие. Эстер, осторожно, расстегнула цепочку:

– Передайте матери, сестра Левенкапм. Младенцам подобные предметы опасны, тем более, когда она еле дышит.

Элиза зажимала крестик в ладони. Она опустилась на койку, не сняв пальто: