Вельяминовы. Время бури. Книга 2

– Пока в Лондоне, вороны, британская монархия незыблема. Чушь, конечно. Японцы к нам полезут, а они полезут, но мы их отбросим обратно в Маньчжурию. Гитлер не посмеет на нас напасть. Он займется Европой. Мы мешать не собираемся, – Сталин, невольно, улыбнулся. Он посидел с картой Польши, прикидывая, какие территории можно потребовать в обмен на невмешательство в войну.

– Польша… – Сталин затянулся трубкой:

– Горский, в Польше, отлично себя проявил. Тухачевский и Блюхер говорят, что не знали лучшего комиссара. Спал с бойцами, в окопах, ел с ними из одного котла. Семен тоже так делал… – Сталин, невольно, вздохнул. Он сам, за всю гражданскую войну, один раз выезжал на фронт, под, Царицыном:

– Тухачевский и Блюхер. Тухачевский дворянин. Он знаком с де Голлем, французским военным. В лагере для пленных сдружились, в Германии. Блюхер долго болтался на Дальнем Востоке, в Китае подвизался, советником. Когда Горский из тюрьмы бежал, он добирался до Европы через Японию и Америку. Одно к одному, как говорится… – Сталин опустил глаза к папке, на подоконнике:

– Обманывал партию. Семен был кристально чистым человеком. Он мне в Туруханске сказал, что его брат в Англии живет, женился… – Сталин вспомнил донесения с Перекопа:

– Семен встретил родственника, врангелевского полковника. Он его расстрелял, конечно… – Воронов пел колыбельную мальчишкам, на французском языке:

– Они не запомнят, – отмахнулся Воронов, – им двух не исполнилось.

Выла метель, от русской печи тянуло теплом. Мальчишки сопели на лавке, укрытые бараньим тулупом. Сталин посмотрел на каштановые головы: «Ты запомнил, Семен».

Воронов пожал плечами:

– Мне отец пел, Коба. Мне, и брату моему. У него был красивый голос. Я Александровский лицей заканчивал, – Воронов усмехнулся, – меня языкам хорошо учили. Ребятишкам, – Семен кивнул на детей, – ни к чему о подобном знать. У меня нет другой матери, кроме партии большевиков.

– Семен бы со мной согласился, – решил Сталин:

– Он поручил мне детей, уезжая на Перекоп. Он бы так же поступил… – Сталин повернулся к Ежову.

Лицо наркома побледнело, он покусал пересохшие губы. Пройдя к столу, Сталин налил кавказской, минеральной воды, в тяжелый, хрустальный стакан. Заставив себя сдержаться, он пристально посмотрел на Ежова. Темные волосы на виске наркома блестели от пота. Пахло от него «Шипром», и перебивая аромат лесного мха и сандала, страхом.

Наркому он воды не предложил. Раскрыв папку, Сталин пробежал глазами ровные, машинописные строчки:

– Чтобы я о мерзавце больше не слышал, и не видел его. Нарком авиации подписал приказ о понижении его в звании до лейтенанта и переводе… – Сталин издевательски улыбнулся, – куда Макар телят не гонял. Пусть попробует еще дебоширить, сволочь… – он, внезапно, грохнул кулаком по столу.

Струйка пота стекала между лопаток Ежова.

Майор Воронов сидел на гауптвахте Московского военного округа, в бывшем Крутицком подворье, на Таганке. Его отвезли в камеру прямо из гостиницы «Москва». Ежов тем вечером был на Лубянке. Нарком приехал в «Москву», когда майор отправился, в милицейской машине, по месту отбытия предварительного наказания.

Операция провалилась, блистательным образом. На ленте магнетофона ничего интересного не оказалось. Горская была разговорчива, но болтала о невинных вещах. Спросить, что происходило в ресторане, до начала дебоша, оказалось не у кого. Директор развел руками:

– Сегодня пришло больше сотни гостей, товарищ народный комиссар внутренних дел. Документы мы у них не требуем.

Когда милиционеры скрутили майора, ресторан почти опустел. Ежов, выйдя на Манежную площадь, в сердцах сплюнул: «Кто знал, что он тайный алкоголик? Летчик-истребитель, мать его так…»

– Орденов мы его лишаем, – подытожил Сталин, – и выносим строгий выговор, с занесением в учетную карточку.

Он смерил наркома взглядом:

– Вы предлагаете его исключить из партии? – Ежов был председателем Комиссии Партийного Контроля, при ЦК. Той ночью нарком написал торопливую докладную записку Сталину. В ней говорилось о предполагаемом исключении майора.

Нарком заставил себя кивнуть. Сталин покачал пальцем:

– Не надо. Партия строга, но справедлива. Лейтенант Воронов будет служить… – Сталин бросил взгляд на карту, – в Уккурее… – Ежов вспомнил: «Четыреста километров к северо-востоку от Читы. Истинно, куда Макар телят не гонял».

– Будет служить… – Сталин поднялся и прошелся по кабинету, – и посмотрим на его поведение. Исключать его не надо. Он дурак, но не шпион, не троцкист. Честный дурак. Пусть честно служит, искупая свою вину. Распустили мерзавца! Он кричал, что сын героя гражданской войны. А если он продолжит свои выходки, то положит на стол партбилет… – Сталин замолчал. Ежов позволил себе спросить: «Товарищ Сталин, а его брат? Он в Испании сейчас…»

– А что брат? – удивился Сталин:

– Петр Семенович отличный работник, как следует из ваших докладов. Брат за брата не отвечает, и сын за отца тоже, как я указывал. Надо помнить мои слова… – наставительно добавил Сталин. Он захлопнул папку Воронова. Говорить о мерзавце больше нужды не было.