Вельяминовы. Время бури. Книга 2

Под прозрачными глазами девушки залегли темные тени. Каждое утро Тони тошнило. Она стояла, на коленях, тяжело дыша, над обложенной плиткой дырой: «Надо потерпеть. Доктор сказал, что все пройдет». Она больше не могла пить кофе, затяжка сигаретой отправляла ее в умывальную комнату. Даже когда кто-то курил рядом, Тони мутило. Ей ничего не удавалось проглотить, кроме слабого чая, и черствого хлеба. Юбки и пояса для чулок болтались на талии, Тони пошатывало.

Она не думала об угрозах фон Рабе и без интереса прочла в газете о гибели тети Ривки и ее мужа. Тони пыталась найти Виллема, но потом поняла:

– Бесполезно. У него нет документов, он скрывается. Я должна добраться до Лондона. Может быть, он родителям напишет. Я никогда, никогда себе не прощу… – Тони обернулась, услышав знакомый голос:

– Тонечка… Тонечка, милая, что случилось… – Петр шагнул к ней:

– Прости, я приходил, но не застал тебя. Я был в Мадриде, и приехал, как только смог…

Воронов испугался.

У нее было странное, бледное, сосредоточенное лицо, прозрачные глаза блестели. Тонечка кусала губы, под глазами набухли отеки. Девушка переступила ногами в простых туфлях, в темных чулках. Она надела скромное платье, тоже темное. На табурете валялось небрежно брошенное пальто. Рядом стоял саквояж.

– Она похудела. А если она заболела? – Петр сглотнул:

– Надо найти хорошего врача, повести к нему Тонечку… – по впалым щекам катились крупные слезы. Заметив букет роз, Тони протянула к цветам тонкие пальцы. Она вырвала букет у Петра:

– Убийца! – он вздрогнул от визга:

– Убийца, мерзавец, сталинский палач, проклятый чекист… – Тони хлестала его цветами по лицу. Девушка швырнула остатки букета на пол, плюнув на рассыпавшиеся лепестки:

– Не приближайся ко мне, никогда, ты мне противен! Я тебя не люблю, и не любила… – сорвав с табурета пальто, Тонечка подхватила саквояж. Петр не успел остановить ее. Девушка бежала вниз по лестнице. Забыв о правилах безопасности, Воронов выскочил на балкон. Белокурая голова скрылась в толпе, на узкой улице.

– Тонечка… – он вцепился пальцами в перила балкона, – Тонечка, любимая моя… – Петр не знал, что случилось, но пообещал себе:

– Я ее найду, обязательно. Леди Антония Холланд. Я приеду в Лондон, поговорю с ней… – он тяжело вздохнул. Ветер гулял по разоренной, брошенной комнате, вздувал холщовую занавеску, лепестки белых роз кружились по полу. Петр смотрел на черепичные крыши, на шпили церквей: «Тонечка…».

Оказавшись на Рамбле, Тони едва справилась с тошнотой:

– Я его больше никогда не увижу. Ни его, ни фон Рабе… – ей пришлось шмыгнуть в первое попавшееся кафе. Переминаясь с ноги на ногу, девушка ждала, пока освободится туалет. Ее вывернуло, как только она наклонилась над дырой. Изнеможенно дыша, Тони сползла на холодный, кафельный пол.

Отец, укладывал ее спать, маленькую, гладя по голове, напевая «Ярмарку в Скарборо». Девушка вспомнила его крепкие, надежные руки. Тони жалобно, тихо сказала: «Хочу домой. Хочу к папе».

Эпилог Лондон, февраль 1938

В будние дни леди Юджиния Кроу завтракала на бегу, чашкой черного кофе, тостом и вареным яйцом. Вторую чашку она выпивала в кабинете, в Парламенте, или в приемной, в Уайтчепеле.

По выходным Юджиния позволяла себе дольше полежать в постели. Она спускалась на большую, подвальную кухню, варила кофе, делала тосты, яичницу и блины. Покойный муж всегда жарил их на завтрак. Михаил улыбался:

– Нас… – он обрывал себя, – меня папа учил готовить. Он отменный кулинар был.

Юджиния доставала из американского рефрижератора масло, банку русской икры, копченого лосося из Шотландии. Она шла с подносом в кабинет, и садилась под портретами миссис де ла Марк, герцогини Экзетер, и миссис Кроу.

Юджиния, однажды, грустно сказала герцогу:

– У нас Марты не появилось. Мы хотели девочку, с Михаилом. Питер после смерти отца родился… – Юджиния посмотрела куда-то вдаль:

– Надо мне было замуж выйти. Я молодой женщиной овдовела… – Джон поцеловал ей руку:

– Мы с Джованни дураки. Оба побоялись тебе предложение делать… – Юджиния вздохнула:

– Ничего, милый. Как сложилось, так и сложилось… – конец января оказался теплым. Они с Джоном взяли лошадей, в Гайд-парке. Тронув поводья гнедого, Юджиния замялась:

– Джон, скоро мальчик домой вернется? Партии Мосли запретили носить униформу, устраивать собрания…

– Благодаря тебе, – они ехали рядом, по утоптанной дорожке. День выпал почти весенний, на голых ветвях деревьев щебетали птицы. Джон почесал коротко стриженые, светлые волосы:

– Не буду врать, милая, не знаю. Пока что Питер удачно водит их за нос, с якобы перемещением заводов в Германию. И потом, – он пошарил в кармане охотничьей куртки старой замши, – Гитлер аннексирует Австрию, о чем Питер посылал сведения… – Юджиния остановила лошадь: «Аншлюсс, я помню».

– Аншлюссирует, – сочно сказал герцог, – какая разница.

Закурив, он закашлялся, помахав рукой: «Молчи. Я с Ипра кашляю, я привык».

– Раньше ты меньше кашлял, – заметила Юджиния. Джон уверил ее:

– Все из-за Гитлера, дорогая моя, – легко перегнувшись в седле, он сорвал ранний нарцисс: «Держи».