Вельяминовы. Время бури. Книга 3

– Деда… – Уильям потянулся к герцогу – деда спать… – зевнув, он положил голову на плечо деда. От внука пахло молоком и чем-то сладким:

– Как от Джона, от Тони, когда они малышами были. Мой хороший мальчик… – попросил Джон, – пусть он не знает горя, и несчастий. Спасибо Тебе, Господи, что дал мне увидеть внука… – боль ушла. Утром врач сделал укол морфия. Герцог шепнул:

– До полудня хватит, а потом… – он не закончил. Сын приехал домой на рассвете, Тони с малышом еще спали. Джон выпил чашку кофе, у изголовья отца, рассказывая о заседании кабинета. В девять утра, по берлинскому времени, посол Его Величества, на аудиенции у министра иностранных дел Риббентропа, вручал ноту, объявляющую войну Германии.

– Сейчас вручает… – подумал герцог. Он взял пухлую, теплую ручку внука. Пальцы были липкими:

– У них всегда так… – Тони увидела, что бледные губы отца разомкнулись. Он указал глазами на дверь. Девушка, взяв сына, заставила себя не всхлипывать:

– Пойдем, Уильям. Дедушка устал, ему надо поспать. Миссис Брендан тебя умоет. Поиграешь в парке, с новыми формочками, тележкой… – няня, пожилая, деловитая женщина, относилась к девушке, как к собственной внучке, но называла Тони: «Леди Холланд».

Няня вернулась от сына, из Ислингтона, вчера утром. Невестка миссис Брендан благополучно родила сына. Няня заметила:

– У всех мальчики, войны не миновать. Отдохните, леди Холланд, – велела женщина, – прогуляйтесь по магазинам. На вас лица нет… – Тони добрела до Harrods. Купив Уильяму игрушек, девушка выпила чашку кофе с пирожным. Она безучастно просмотрела каталог осенней коллекции:

– Виллем возвращается в Рим. Надо взять маленького, поехать в Италию, встать на колени, перед ним. Он меня простит, он снимет обеты. У нас ребенок, мы родители, мы любим, друг друга… – в кафе, куря сигарету, Тони напомнила себе, что Британия будет воевать с Италией:

– Неважно, – разозлилась девушка, – Португалия нейтральная страна, Швейцария тоже. Мой испанский паспорт в порядке. Доберусь до Лиссабона или Цюриха, впишу в бумаги Уильяма, в консульстве, и поеду в Рим… – Тони не выбрасывала записку от Петра, полученную в Барселоне, с безопасным адресом некоей фрау Рихтер, в Цюрихе. Тони понимала, что это резидент советской разведки. Она сама не знала, почему оставила листок, вложив его в испанский паспорт, спрятав среди университетских бумаг. Тони не собиралась им пользоваться. Ей хотелось забыть Петра, вкупе с гауптштурмфюрером фон Рабе и больше никогда о них не вспоминать.

– То есть штурмбанфюрером, – поправила себя Тони, – Питер сказал, что он получил новое звание. Продвигается по службе, мерзавец… – Тони, иногда, снились холодные, голубые глаза немца. Она чувствовала длинные, ловкие пальцы, шарящие по ее груди. Девушка сжимала руки в кулаки:

– Он во всем виноват. Я его найду, и убью, клянусь. Мы с Виллемом поженимся, все будет хорошо. Мне просто надо добраться до Рима.

Тони дошла до детской, глотая слезы, и отдала сына няне. Уильям потянулся к ней: «Мама со мной!». Тони пообещала:

– Я приду, милый. Дедушка… дедушка ляжет спать, я приду… – в коридоре она прислонилась к старому, позапрошлого века, гобелену, на стене:

– Папа… папочка, зачем… – на нее повеяло запахом сандала. Тетя Юджиния выглянула из спальни:

– Чемберлен говорит… – лазоревые глаза Юджинии припухли. Ей надо было вернуться в Палату. Утром, на заседании депутатов от лейбористской партии, они получили текст будущей речи премьер-министра. Юджиния прочла его герцогу, приехав на Ганновер-сквер. Она отпустила Маленького Джона побриться и позавтракать, а Тони, накормить ребенка. Леди Кроу сидела, держа одной рукой отпечатанные листы, гладя знакомые пальцы:

– Все, для чего я работал, все, на что я надеялся, все, во что я верил, в течение моей жизни, посвященной служению стране, сейчас рухнуло. Единственное, что мне остается, это посвятить все оставшиеся у меня силы приближению победы, в деле, ради которого мы жертвуем всем, что у нас имеется… – герцог, одним дыханием, сказал:

– Хорошо… Черчилль с тобой поговорит, позже… Не отказывайся от его предложения… – леди Кроу прижалась губами к его бледной щеке: «Не буду, милый. Отдыхай, пожалуйста. Я тебя люблю…»

– Я тоже… – прошелестел он, лицо Джона исказилось от боли. Юджиния позвала врача, с морфием.

В спальне было тихо. Питер стоял у окна, глядя на мать, обнимающую Тони. Девушка плакала. В радиоприемнике звучал надтреснутый голос Чемберлена:

– Мы вступаем в эту войну с чистой совестью. Мы сделали все, для того, чтобы добиться мира… – морщинистые веки Джона даже не дрожали. Он лежал, слушая премьер-министра:

– Еще немного. Его величество выступит, и тогда можно… Мальчику я все сказал. Пусть Джованни работает в Блетчли-парке, он пригодится… – сын доложил о попытках немецких офицеров, недовольных политикой Гитлера, вступить в контакт с разведкой Британии. Встречу назначили в ноябре, в приграничном городке Венло, в Голландии. Джон едва заметно кивнул: