Вельяминовы. Время бури. Книга 4

Сделав кофе, он принес чашку за стойку, размышляя о мистере Куароне:

– Он журналист, с образованием… – владелец пансиона вспомнил изящные манеры молодого мужчины. По паспорту гостю исполнилось двадцать восемь:

– Идальго, – американцу пришло в голову нужное слово, – в Мексике не одни индейцы обретаются. Колумб тоже испанцем был… – он включил радио. Передали прогноз погоды. Последний месяц зимы в столице оказался почти весенним, ожидалось двенадцать градусов. В парках цвели гиацинты.

Хозяин неделю назад прекратил отапливать здание. В каждой комнате имелась старомодная грелка для постели, довоенных времен. Экономия, как замечал хозяин, выручала его и в самые тяжелые времена.

В новостях ничего интересного не оказалось. Немцы продолжали бомбить Британию. Итальянцы в Северной Африке проигрывали, сдав Бенгази. Гитлер назначил генерал-лейтенанта Эрвина Роммеля командующим африканским корпусом вермахта. Зевнув, хозяин покрутил рычажок, переключившись на трансляцию боксерского матча.

Петр Воронов, присев на подоконник, рассматривал белоснежный купол Капитолия. Петр еще никогда не бывал в столице США. В свой прошлый визит, похищая Невидимку, он не выезжал из Нью-Йорка. Вспомнив расстрелянную Джульетту Пойнц, он ласково улыбнулся:

– Мы тогда с Тонечкой встретились, Володя получился… – сыну летом исполнялось три года. Он бойко болтал, на русском и английском языках. Вернувшись в Москву, после проверки Кукушки, Петр был немного разочарован отсутствием новостей. Жена уверила его:

– Все будет хорошо, милый. Но я тебя редко вижу… – Тонечка едва слышно вздохнула. Петру показалось, что прозрачные, светло-голубые глаза заблестели. Испугавшись, он долго целовал жене руки, обещая пробыть дома подольше. Петр только навестил Прибалтику, где шла вторая депортация контрреволюционных элементов. Осень и начало зимы он провел в Москве. Они ездили на дачу к наркому, отдыхали в санатории, и устроили домашнюю елку, для Володи и его маленьких друзей. Жена испекла английскую коврижку, с цукатами, и зажарила индейку.

Петр, играя с детьми, поймал себя на том, что ему нравится запах богатства и сытости, в квартире, мебель красного дерева и бухарские ковры, эмка с шофером, во дворе, шелковое платье и янтарное ожерелье Тонечки. В детском доме все подобное считалось признаками буржуазии, однако Иосиф Виссарионович сказал, что советские люди стали жить лучше.

Петр понял, что он, невольно, подражает, небрежным, уверенным манерам фон Рабе.

– Он граф, – думал Петр, обедая дома, на крахмальной скатерти, среди старого серебра и гарднеровского, конфискованного, фарфора, – граф. Тонечка леди, дочь герцога. А я? Сын рабочего, внук крепостного, еще и с подобным братом… – мерзавец прислал открытку, поздравляя Петра с годовщиной революции. На штампе значилось: «Нарьян-Мар». Вспомнив карту, Петр поежился, и ничего не ответил брату. Воронов хотел о нем забыть. Петр надеялся, что Степан тихо сопьется, за Полярным Кругом, в звании старшего лейтенанта, без партийного билета, и орденов.

Воронов приоткрыл окно, вдыхая сладкий, совсем не зимний воздух. Он вспомнил рассказ хозяина о будущих баржах, на канале:

– Тонечка говорила, у них в Англии подобная баржа была. «Чайка». Надо с Володей, когда он подрастет, по Волге проехаться. Ему понравится… – жена много работала. Осенью вышел сборник материалов, об успехах новых строек, под наблюдением комиссариата. Тонечка сразу принялась собирать материалы для второго. Она преподавала языки, на Лубянке, но Петр не говорил с Наумом Исааковичем, или начальником иностранного отдела, о штатной работе для Тонечки. Это было ни к чему, учитывая их будущую жизнь в Цюрихе.

– В Цюрихе все случится, обязательно… – взглянув на скромные, стальные, подходящие для журналиста часы, Петр стал переодеваться, – Тонечка отдохнет, мы с ней в горы поедем… – он представил альпийское шале, шкуру медведя, у большого камина, улыбку Тонечки:

– Мы в похожем коттедже жили, в санатории НКВД… – Петр застегивал пуговицы рубашки, – как я по ней скучаю… – сеньор Куарон добрался до Америки обходным путем, через Италию, и Лиссабон. Петр уехал из Москвы после нового года:

– Скоро мы увидимся. Я привезу подарки, ей и Володе… – Петр много занимался с мальчиком. Они играли, Воронов читал малышу детские книги. Володя начал узнавать буквы. В санатории они катались на санках. Тонечка, в собольей шубке, в брюках дорогого кашемира, хохотала, вытаскивая их из сугроба:

– Ты как ребенок, дорогой мой! Немедленно в дом, переодеваться, пить чай, с травами и медом… – на Петра повеяло ароматом чабреца, он увидел тусклый блеск старинного самовара.

– Блинов хочу… – вздохнул Воронов, – Тонечка их отлично печет. И во Франции они отменные. Надо найти какую-нибудь забегаловку французскую… – Эйтингон приезжал в столицу на день позже. Он следил за изменником Кривицким. По сведениям, полученным от Паука, десятого февраля перебежчик выступал на заседании комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, с докладом о внедрении секретной советской агентуры в структуры государственной власти США.