Вельяминовы – Время Бури. Книга первая

В ресторане Вилларда, на крахмальной скатерти, в ведерке со льдом, стояла запотевшая бутылка «Вдовы Клико». Принесли персики и клубнику, спелые, сладкие вишни. Они ели вальдорфский салат, холодный вишисуаз, отличный, мягкий, едва прожаренный стейк. Официант подал блюдо с французскими сырами. О многих Мэтью читал, но никогда их не пробовал. На фарфоровых тарелках, рядом с ореховым пирогом, блестели шарики ванильного мороженого. Они пили шампанское. К мясу мистер Теодор заказал отличное, красное бордо, десятилетней выдержки. Перед ними поставили кофе, но не из дешевого порошка в жестяных банках, который покупал Мэтью, а в изящных, серебряных чашках. Вдохнув ароматный, горький дымок, Мэтью услышал добродушный голос:

– Кофе сварили по-итальянски, мистер Горовиц, – каре-зеленые глаза улыбались, – очень рекомендую.

К десерту полагались маленькие рюмочки с ликером, пахнувшим, горьким апельсиновым цветом. Мистер Теодор сказал, что это Grand Marnier Cuvée du Centenaire, выпущенный десять лет назад, к столетнему юбилею компании. Мэтью никогда так не обедал, даже на званых приемах. Он не увидел, как мистер Теодор расплатился. Счет не принесли к столу. Новый знакомец поднял руку: «Мистер Горовиц, вы мой гость. Я чувствую себя виноватым, из-за моей неловкости».

Серый, потертый, облитый кофе пиджак, грязную рубашку, старый галстук завернули в фирменный пакет универсального магазина «Лорд и Тэйлор». Мэтью незаметно, щупал дорогой, ирландский лен нового костюма. Галстук тоже был новым, итальянского шелка, цвета голубиного крыла, с легкой, серебристой искрой. Ботинки остались теми же самыми, поношенными. Мэтью думал, что метрдотель обратит на них внимание, однако у мистера Теодора обувь оказалась тоже не новой. В Америке любили блестящие, скрипевшие при ходьбе ботинки. Мистер Теодор, будто догадался, о чем думает Мэтью. Он заметил, изучая меню:

– Английские аристократы, мистер Горовиц, никогда не появляются в новой обуви. Ботинки разнашивает кто-то из слуг, желательно, – он смешливо поднял бровь, – под проливным дождем, в грязи. Потом их может надеть лорд.

– Дядя Джон лорд, – вспомнил Мэтью. Принесли иранскую черную икру, на поджаренном, ржаном хлебе. Мэтью соблюдал кашрут только дома. Отец ходил в ортодоксальную синагогу, но поступал точно так же. Авраам Горовиц говорил:

– На улице, на службе, мы должны быть американцами, милый мой. Горовицы здесь триста лет живут. Мы не должны отличаться от всех остальных.

Мать Мэтью родилась в Филадельфии, в старой, хорошей еврейской семье. Родственники Мэтью не ставили рождественскую елку, но не видели ничего плохого в опере, театрах и светских книгах. Мать научила Мэтью играть на фортепьяно.

Он отлично знал французский и немецкий языки, разбирался в литературе, но в генеральном штабе такое никому не было нужно. Сослуживцы ничего, кроме служебных циркуляров, и газет, не читали. Говорили только о спорте. Особой популярностью пользовались скачки и бокс. Мэтью хорошо боксировал, и еще лучше стрелял, но нельзя, же было бесконечно обсуждать лошадей и нокауты.

Когда кузен Меир переехал в столицу, Мэтью стало легче. Меир тоже много читал. Они даже сходились во вкусах. Оба любили Хемингуэя, и Джека Лондона. За книгами Мэтью представлял себя таким же, как герои романов, человеком, не знающим страха, спокойным, и уверенным. Меир улыбался: «Не надо отправляться за Полярный Круг, чтобы стать героем, Мэтью. Можно просто, честно, служить своей стране».

Мэтью тогда читал книгу об экспедиции Амундсена на Северный Полюс. Амундсен, с покойным сэром Николасом Кроу, Вороном, открыл Северо-Западный проход. Они пробрались среди льдов, на крохотном шлюпе «Йоа», с командой из шести человек.

– Посмотри, – наставительно сказал Мэтью, – Амундсен, в предисловии, пишет: «Если бы Ворон был жив, он бы, без сомнения, пошел со мной к Северному полюсу». Но все открыто, – грустно добавил Мэтью, – исследовать нечего.

Серо-синие глаза кузена опасно заблестели. Мэтью удивлялся тому, как Меир, невысокий очкарик, на вид подросток, мог, иногда, преобразиться.

– Он, наверное, похож на дедушку Меира, который в Войне за Независимость участвовал, – думал Мэтью: «Его портретов не сохранилось, а жаль. Хотел бы я на него посмотреть». Сняв очки, кузен протер стекла платком:

– Ворон, дорогой мой, не только погиб где-то во льдах, но и потащил за собой жену, оставив двоих детей сиротами, без единого цента. Он продал все имущество покойной бабушки Мирьям, далеко не бедной женщины, чтобы финансировать экспедицию на поиски корабля, который, если и дошел триста лет назад до Антарктиды, то давно лежит на дне морском!

Укоризненно покачав головой, кузен вернулся к документам. Углубившись в книгу, Мэтью вспомнил, что Ворон был женат на сестре нынешнего герцога Экзетера, леди Джоанне.

– Ушли в экспедицию и не вернулись, – он переворачивал страницы, – никто о них больше, ничего не слышал. Но тело отца Ворон привез в Англию, нашел его могилу на севере, когда с Амундсеном обретался.