Вельяминовы. Время бури. Книга третья

– Евреи нужны рейху, как рабочая сила. Я докажу, с арифмометром, что они выгодны… – недвижимость и фабрики польских евреев конфисковали, передав немцам. Генрих, действительно, показал выкладки, из которых следовало, что гораздо дешевле оставить на предприятиях еврейскую рабочую силу:

– Немцам надо платить… – серые глаза брата скользили по рядам цифр, – согласно закону. Добавляются расходы на охрану цехов, евреи норовят сбежать, но мы экономим на транспортировке. В конце концов, они остаются жить здесь. Например, в Кракове. Мы их переселим в гетто, будут ходить на работу строем… – Генрих весело рассмеялся:

– Не забывайте, впереди большая война. Понадобится много рабочих рук, а полякам доверять нельзя. Они ненавидят немцев.

К полякам, действительно, не стоило поворачиваться спиной. После капитуляции, они успели организовать в Лондоне правительство в изгнании. СД подозревало, что долго будет иметь дело с польским сопротивлением, несмотря на расстрелы в немецкой части Польши, и на востоке, на новых советских территориях.

– Кое-кто из евреев сбежал в Литву… – Макс поднимался по лестнице, нащупывая в кармане ключи от номера, – но мы их найдем. Муха обещал оказаться на востоке Польши, в Прибалтике. Мы с ним встретимся, – пока информация от Мухи шла через атташе немецкого посольства в Москве, Кегеля, работавшего в торговом отделе:

– Зачем он о леди Холланд спрашивал? Муха не страдает сантиментами. Она ублюдка родила, коммунистическая шлюха… – Макс наклонился над мальчишкой. Герр Холланд лежал неподвижно, закрыв глаза. Дыхание было ровным:

– Очень хорошо. Придет в себя, заговорит. У нас отличные мастера, вся немецкая фармацевтика к нашим услугам… – запирая дверь, он подумал о герре Кроу:

– Интересно, его всю войну из тюрьмы не выпустят? Мосли и Диану тоже арестовали. Юнити пыталась застрелиться, в сентябре. Родители ее в Швейцарию отвезли, в санаторий. Впрочем, – оберштурмбанфюрер свернул за угол коридора, – она всегда была неуравновешенной. Явилась к герру Кроу, в номер… – лампочка перегорела, было темно. Макс поморщился:

– Надо хозяина позвать… – тень отделилась от стены. Он почувствовал слабый, медицинский запах, легкий укол в шею. Уверенная рука нажала на поршень шприца, до отказа. Макс покачнулся, сползая по стене, на мягкий, глушащий шаги, ковер.

– Ничего я не скажу… – Джон услышал, как поворачивается ключ в замке, – зачем он вернулся? Собирается меня здесь пытать, что ли? – подняв веки, юноша вздрогнул.

Эстер, в пальто и шляпке, нагнулась, быстро ощупав его затылок:

– Ссадина, – сообщила женщина, – в Венло отлежишься. Границу пешком переходить нельзя, ты без документов. Я лодку отыскала. Нас отнесет вниз по течению, но ничего страшного… – она разомкнула наручники. Джон слабо застонал:

– Они увезли Беста и Стивенса в Дюссельдорф, но здесь остался фон Рабе. Он сейчас придет… – женщина помогла ему подняться:

– Высокий, светловолосый? Не придет, он в коридоре валяется, до утра не очнется. Шприц люминала, парентерально… – Джон покачнулся: «Как?»

– Внутривенно, в сонную артерию… – они вышли из номера. Эстер вела Джона за руку:

– У меня рецепты и печать всегда при себе. Я увидела кровь на стоянке, зашла в аптеку. Граница прозрачна, с голландским паспортом мне никто вопросов не задал. Сказала, что в магазины иду… – Эстер щелкнула зажигалкой.

Фон Рабе спал, прижавшись щекой к персидскому ковру. Эстер, внимательно, посмотрела, при свете огонька, на мужчину: «Как, говоришь, его зовут?»

– Максимилиан фон Рабе, – устало ответил Джон, чувствуя, как ноет затылок.

Эстер обошла немца:

– Я запомню. Поторапливайся, мне еще грести надо. В Венло я тебя напою сладким чаем, два дня отдохнешь. У тебя сотрясение мозга, слабое… – она толкнула дверь на черную лестницу:

– Иди за мной.

– Почему в коридоре было темно? – Джон, на ощупь, спускался вниз. Эстер, не оборачиваясь, пожала плечами:

– Я лампочку вывернула, пока этот Максимилиан гулял. Я на террасе сидела, в кафе здешнем. Журналы читала… – она, почти незаметно, улыбнулась.

Задний двор пансиона выходил на берег Мааса. Джон вдохнул свежий, прохладный ветер, зажмурившись от еще яркого солнца. Над рекой кружились чайки:

– Беста и Стивенса не спасти… – горько подумал он, – но они ничего не знали о Звезде, о группе Генриха… – женщина спускалась к старой лодке:

– Генрих в безопасности… – Джон, искоса, посмотрел на ее упрямый профиль, заметив тусклый блеск золота, в ладони:

– Вышло, что я его не зря сюда взяла… – устроив Джона на влажной скамье, Эстер перерезала веревку, – кинжал пригодился.

Кинув на дно лодки сумочку, она взялась за весла:

– До темноты придется проболтаться на реке. Твой паспорт в Амстердаме остался. У меня нет никакого желания выручать тебя из голландской тюрьмы… – лодку подхватило сильным течением, Джон поежился.

Он сидел, нахохлившись, уткнув нос в пальто. Юноша поднял голову:

– Эстер… Ты меня спасла, потому, что ты меня любишь?

Женщина ловко гребла: