– Простите, пожалуйста. Я сегодня иду на вечеринку, после работы… – Моль поджала бледные губы:
– С танцами… – мисс Вера поморщилась, словно речь шла о чумном бараке, – надеюсь, вы помните о правилах секретности… – Густи вытащила бумагу из машинки:
– Моль даже в лучшие годы такого бы не надела. Она появилась на свет в бежевом кардигане и фальшивом жемчуге, и в нем же и умрет… – тетя Марта тоже носила строгие наряды:
– Я видела ее рабочий шкаф, в гардеробной. Серые костюмы, синие костюмы, коричневые костюмы, белые блузки, – вздохнула Густи, – она точно не Веспер Линд. Хотя она прыгала с парашютом и переходила пешком Гималаи… – вспомнив о горах, она подумала о последней открытке, из Брюсселя:
– Виллем приглашал приехать, на Рождество. Он пишет, что Маргарита и девочки будут рады меня увидеть. Но что мне делать, в шахтерской глуши? Там будет такой же бесконечный дождь, как и здесь… – Густи отвечала на письма кузена больше из чувства долга:
– Он живет в общежитии, в военной академии, домой его отпускают редко. Понятно, что ему одиноко, а теперь еще и Джо, его лучший друг, едет в Японию… – тетя Марта всегда отшучивалась:
– Милая, ты живешь одна, а у меня хозяйство и пятеро мальчишек на руках. У меня нет времени выбирать с утра наряды… – Моль сунула бумаги в плотный конверт:
– Отлично, мисс Кроу. Разберитесь с сегодняшней исходящей корреспонденцией и можете отправляться на свою вечеринку… – привстав, накрывая чехлом машинку, Густи, краем глаза увидела знакомую фигуру, на набережной. Он прислонился к гранитному парапету, светлые волосы блестели под мелким дождем. Зажав под мышкой букет белых роз, Иосиф высоко вскинул голову:
– Он принес мне цветы… – сердце застучало, – мы пойдем танцевать, в Сохо, а потом… – Густи еще не знала, что случится потом. Она очнулась от скрипучего голоса Моли:
– Не забудьте наклеить правильные марки. Налогоплательщики не обязаны финансировать излишнее пристрастие чиновников к отправлению корреспонденции первым классом… – Густи, внезапно, спросила:
– Мисс Вера, вы умеете стрелять… – почти бесцветные глаза Моли, с неожиданным интересом, взглянули на девушку:
– Я тренировалась с вашей тетей, Лаурой ди Амальфи, Монахиней, – сообщила Моль, – у меня двадцать прыжков с парашютом, я три года работала радистом, в оккупированной Франции, сидела в гестаповской тюрьме, и воевала в отряде маки. Я удостоена звания офицера Почетного Легиона и кое-каких других… – она помолчала, – наград. Спуститесь в архив, возьмите папку «Трезор». Документы находятся в открытом доступе… – Моль подхватила конверт:
– Всего хорошего, приятного вечера, увидимся завтра… – скучные, лаковые лодочки, на низком каблуке, исчезли в проеме двери. Густи посмотрела вслед бежевому кардигану:
– Никогда я не стану такой, как они… – пообещала себе девушка, – Веспер Линд не закончила карьеру, анализируя русские газеты, или проверяя счета на бекон. У меня будет другая жизнь, я уверена… – быстро разобравшись с почтой, мазнув помадой по губам, Густи накинула твидовое пальто, с рыжей лисой:
– Нехорошо заставлять Иосифа ждать… – сдав ключи, поставив закорючку в журнале охранников, она заторопилась на первый этаж, к выходу на набережную.
К вечеру дождь прекратился. Над черепичными крышами Сохо взошли слабые звезды. Перемигивались неоновые вывески кафе и баров. Ниши в домах, с наглухо закрытыми дверями осветились красными, тусклыми лампочками. Промозглый ветер топорщил воду в лужах, гонял по асфальту мокрые карточки, выпавшие из телефонных будок:
– «Французский язык, строгая преподавательница», «Большой выбор континентальных товаров, только для взрослых… – из раскрытого окна квартирки, под крышей, гремела музыка:
– Volare, oh oh, cantare, ohoho… – узкую Вардур-стрит забили машины, водители раздраженно гудели. Над темными столами бара Le Macabre, похожими на крышки гробов, поднимался сигаретный дым. В углу кричали:
– Ты ничего не понимаешь! Миллер, что Миллер! Это ерунда… – парень в потрепанном костюме опрокинул стаканчик виски, – Америка десять лет потратила на погоню за несуществующими коммунистами, включая Миллера. Он пишет о политике, но политика больше никому не интересна. Пусть ей занимаются парламентарии. Литература не имеет ничего общего со сварами правых и левых… – длинные пальцы отстучали по столу мелодию, Аарон Майер подпел:
– Hey, mambo, mambo Italiano… – приняв от кузена, под столом, небольшую фляжку, он покачал головой:
– Песню у нас тоже крутили из каждого утюга. Лаура бренчит ее на фортепьяно, но я предпочитаю Пресли… – у юноши был глубокий, красивый голос:
– Never know how much I love you
Never know how much I care…
Аарон Горовиц отозвался:
– У нас все сошли с ума по «Лихорадке». В Гарлеме, в клубах, только ее и играли, все лето подряд… – односолодовый виски приятно обжег язык. Выбраться из Хэмпстеда парням оказалось легче легкого. После ужина Шмуэль собрался в Кенсингтон. По дороге юноша хотел заглянуть в Бромптонскую ораторию, на вечернюю мессу: