– Во Франции опять пришли к власти реакционеры, то есть де Голль… – он узнали о результатах выборов президента еще в Лондоне, – а советская антарктическая экспедиция достигла Южного Полюса… – из-за спины Меира раздался скрипучий голос Джона:
– Между прочим, Серова сняли, еще в начале месяца. По неподтвержденным пока данным, КГБ возглавит Шелепин, наш ровесник. Он комсомольский работник, ему всего сорок, но успел повоевать. Говорят, он либерал… – Меир хмыкнул:
– Может быть, теперь Валленбергу дадут амнистию… – Волк показал рукой недвусмысленный жест:
– Догонят, и еще дадут, как говорят в России. И вообще, где зоны, а где товарищ Шелепин, – он вскинул бровь, – я уверен, что на Северном Урале еще живут, как во временя Берия… – высыпав спагетти в кипящую воду, он опять посмотрел в окно. Совсем стемнело, в переулке блеснули фары. На углу остановилась неприметная машина:
– Шведская охрана сменилась, – понял Волк, – появился ночной патруль. Марта должна была пройтись по улице, проверить, не следят ли за нами. Не следят, все безопасно… – ему показалось, что в маленьком сквере, на лавочке, кто-то сидит:
– Может быть, Марта решила покурить… – он присмотрелся, – нет, там пусто… – вихрь бросил в окно горсть мелкого снега. Поежившись, Волк задернул штору: «Мойте руки, ужин готов».
На закрытом совещании, состоявшемся в середине декабря, в Москве, новый председатель КГБ СССР, товарищ Шелепин, предложил арестовать банду, как он выразился, прямо в Стокгольме. Постучав указкой по карте Северного Урала, комсомольский вождь, как о нем думал Эйтингон, недовольно сказал:
– Не понимаю, зачем городить огород, устраивать фальшивые лыжные походы, внедрять в среду студентов наших работников, то есть будущих работников…
Пуленепробиваемое стекло бывшего кабинета расстрелянного Берия залепили тяжелые, мокрые хлопья снега. Памятник Дзержинскому почти скрылся в поднявшейся метели. Эйтингон рассматривал фотографию, в папке серого картона:
– Будущий работник, – вздохнул он, – мальчик вырос, возмужал. Он стал еще больше похож на Матвея… – из Гурвича Саша превратился в Гуревича, отчество мальчику тоже поменяли: —
Ненадолго… – Эйтингон подавил желание коснуться снимка, – его первый оперативный псевдоним, так сказать… – с осени комсомолец Гуревич стал студентом первого курса Уральского Политехнического Института. По легенде, Саша приехал в Свердловск из Ленинграда. Кроме него, группу сопровождал и опытный сотрудник Комитета, с оперативным псевдонимом Золотарев. Капитану шел четвертый десяток:
– Он присмотрит за Сашей, и вообще, фиаско, как в Норвегии, не случится, – успокоил себя Эйтингон, – операция отлично подготовлена… – по мнению Шелепина, Викинга, надо было пока оставить в покое. Наум Исаакович соглашался с новым начальством. Физик, защитивший докторат в Кембридже, работал в институте Бора:
– Пусть ездит на конференции, печатается, – заметил Эйтингон Шелепину, – мы никуда не торопимся… – Наума Исааковича привезли в столицу из его уединенного коттеджа, на зоне, в начале декабря. Он ожидал увидеть избача, но в кабинете Берия его встретил смутно знакомый мужчина, средних лет:
– Шелепин. Точно, в сорок первом году он занимался набором комсомольцев, для диверсионных миссий в тыл немцев. Журавлев курировал его работу, с нашей стороны. Потом фашисты повесили Космодемьянскую, Иосиф Виссарионович получил сводку, вызвал к себе комсомольского инструктора… – Шелепин, имевший опыт сражений на финской войне, понравился Сталину:
– Остальное, как говорится, история, – Наум Исаакович не ожидал рукопожатия, оно и не состоялось, – Хрущев, потихоньку, избавляется от всех, кто работал при Иосифе Виссарионовиче. Колхозник забыл, что от него самого тоже могут избавиться… – на совещаниях Наума Исааковича никому не представляли. Шелепин величал его просто товарищем.
Из окна безопасной квартиры Эйтингон хорошо видел раскрытую форточку, в апартаментах, принадлежащих шведской разведке. За шторами двигались тени. Закурив, Эйтингон присел на подоконник. Он прилетел в Стокгольм с подлинным, советским дипломатическим паспортом, спешно выписанным в Москве:
– То есть не прилетел, а меня привезли, – он кинул взгляд на полуоткрытую дверь кухни, – охрана, и столичная, и посольская, не отходит от меня ни на шаг… – Веннерстрем, которого Эйтингон лично вербовал в Москве, после войны, обрадовался его визиту:
– О вас давно ничего не было слышно, – полковник понизил голос, – я думал, что вы… – смутившись, он замялся:
– Но я жив, – подмигнул ему Наум Исаакович, – давайте, Стиг, займемся нашими, то есть вашими гостями… – услышав предложение Шелепина вывезти его светлость и Ягненка из Стокгольма в Москву, Эйтингон покачал головой: