– Теперь открытки от Теодора-Генриха будут приходить вовремя, – пожелала Марта, – хотя в этом нет вины нашей почты. В ГДР каждая открытка подвергается перлюстрации перед отправлением… – автомеханик Генрих Рабе аккуратно писал приятелям в Западный Берлин:
– Он кандидат в члены комсомола, начал изучать русский язык, то есть продолжил, – Марта усмехнулась. Теодор-Генрих не мог шифровать открытки из соображений безопасности, но из его весточек Марта понимала, что интерес Штази к старшему сыну не пропал:
– Они могут предложить ему работу в службе госбезопасности, – поняла Марта, – ладно, Теодор-Генрих отвертится от столь почетной обязанности. Но, людям, связанным со Штази, легче поехать в СССР… – Марта оборвала себя:
– Не думай о нем, или о сестре Каритас, – из намеков сына было ясно, что монахиня жива, – думай об операции. Волк обо всем позаботится, в Лондоне, а тебе надо заняться делом… – начальство на Набережной знало, зачем Марта отправилась в Аргентину:
– Но мой вояж тоже считается неофициальным. Вряд ли сюда пошлют кого-то мне на подмогу… – выйдя из туалета, бросив взгляд на пустынный зал, она едва заметно кивнула Шмуэлю, торчащему у окошка багажного отделения:
– В самолете мы сели на разные места, делая вид, что не знаем друг друга. Так безопаснее, страна еще кишит беглыми нацистами… – очутившись за высокими дверями зала, Марта закурила. Сзади прогромыхали колеса, она услышала голос племянника:
– Все в порядке, тетя Марта, – он катил тележку, – ключи от машины мне выдали, осталось только заехать на склад за оружием… – Шмуэль добавил:
– Папа тоже здесь брал машину. Клерк его вспомнил по моему описанию… – Марта взяла свою сумку:
– По крайней мере, мы знаем, куда он мог направиться. В сельву, на север… – Шмуэль помялся:
– Тетя Марта, а вы умеете стрелять? То есть из охотничьего карабина… – Марта вздернула твердый подбородок:
– Умею, разумеется. Пошли, велела она племяннику, – время не ждет… – они скрылись среди рядов машин на стоянке аэропорта.
Спускаясь в подвал к месье Маляру, Максимилиан не захватил пистолет. На эстансии Клауса, как и в Швейцарии, он не разгуливал с оружием:
– Я чувствую себя в полной безопасности, – замечал Феникс, – у меня вышколенная охрана. Да и вообще, – добавлял он, – кому придет в голову на меня покушаться? Я уважаемый делец, гражданин Лихтенштейна, нейтральной страны… – с Клаусом Барбье они обсуждали недавно появившуюся практику захвата заложников:
– Нет ничего нового под солнцем, – усмехнулся Максимилиан, – только гангстеры в Америке делали это ради денег, а левые и наши арабские друзья ради идеи. Военное время прошло, выросло новое поколение. Для нас расстрел тысячи, или ста тысяч, или миллиона, – он повел рукой, – ничего не значит, а для них убийство даже одного заложника, повод для газетных истерик… – недавно парагвайские партизаны повесили в сельве хозяина одной из тамошних эстансий:
– Он якобы расправлялся с индейцами, – зевнул Максимилиан, – бедняга попался под горячую руку какой-то банде. Однако смотри, – велел он Барбье, – как надо работать с прессой… – он кинул на мраморный стол газету из Асунсьона:
– Либо с хозяином эстансии путешествовал фотограф, – рассмеялся Барбье, – либо бандиты озаботились снимками… – Максимилиан кивнул:
– Скорее всего, второе. И не только снимками, но и отправкой материала в газету. Пресса всегда падка на трупы, для бандитов это хорошая реклама, как выражаются в США… – журналист распространялся о необходимости раз и навсегда расправиться с партизанскими отрядами:
– Они воюют с коммунистическими инструкторами, присланными из СССР и с Кубы, – писали в статье, – надо выжечь каленым железом влияние левых идей в нашей стране… – фамилия у журналиста была испанской, но Макс не сомневался, что автор подвизался в министерстве пропаганды рейха:
– Он немецкий репортер, – понял Феникс, – интонации покойного Геббельса ни с кем не спутаешь… – в рейхе все газеты печатали на первой полосе свежие речи фюрера или самого министра пропаганды. Максимилиан свернул газету:
– Надо найти журналиста в Асунсьоне, – решил он, – такие люди всегда полезны движению. Сейчас воюют не только автоматами, но и пером. Оно зачастую оказывается важнее выстрелов… – после рейда Макс и Адольф летели из столицы Парагвая в Цюрих:
– Через Бразилию и Рим, – вспомнил фон Рабе, – я собирался показать мальчику Колизей, Форум, собор святого Петра… – официально Адольф пребывал на пасхальных каникулах:
– Я хотел, чтобы он запомнил поездку… – серый дым, заволакивающий подвал, резал глаза, – но не такой ценой… – наверху, судя по всему, начался пожар. Из высаженной двери тянуло беспощадным жаром, на каменном полу плясали отсветы огня:
– Словно в Антарктиде, – вспомнил Макс, – мерзавцы везде оставляют за собой выжженную землю… – краем уха он слышал стоны месье Маляра:
– Его даже из веревок не освободили. Проклятый бандит первым делом бросился к Адольфу… – Максимилиан никогда в жизни не видел мощного мужчину, в потрепанном, тропическом хаки. Он предполагал, что перед ним глава партизанского отряда: