Вельяминовы. За горизонт. Книга 2 (СИ)

– Она выдала себя за американскую военнослужащую, – объяснил куратор, – с пленными союзных держав фашисты обращались лучше. После войны… – он вздохнул, – твои родители хотели вернуться к мирной работе, но партия попросила их остаться в армии… – Света этого не помнила, но куратор сказал, что ее родители служили в Берлине.

Иногда она видела странные, обрывочные сны. У небольшой елочки сложили груду ярко упакованных подарков. Сеял мелкий снежок, взлаивала собака, трещали дрова в костре. Света приподнималась на кровати:

– Море, шумело море. И еще… – девочка хмурилась, – был мальчик, рыжий. Наверное, мы с папой и мамой отдыхали в санатории… – упомянув о снах, Света удивленно поняла, что куратор очень интересуется их содержанием. Ее попросили рассказать все, и как можно более подробно. Часто, после свиданий с Георгием Алексеевичем, она тоже чувствовала себя, как во сне:

– Я не помню, о чем идет речь, – задумалась Света, – однако он мне показывает фотографии… – девочка, разумеется, не знала, что ее сновидения обсуждались на закрытых совещаниях, в Москве. Георгий Алексеевич, до поста в интернате работавший в институте Сербского, настаивал на осторожном подходе к памяти девочки:

– Вернее, к тому, что от нее осталось, – недовольно сказал он, связавшись с Москвой, по телефону, – два года гипноза сформировали у нее ложную личность, существование которой я поддерживаю, однако вы слышали, что она обладает и настоящими воспоминаниями… – записи бесед со Странницей, как называли Свету в рабочих папках, немедленно отправлялись в институт Сербского и на Лубянку. Георгий Алексеевич помнил давний разговор с учителем, профессором Гуревичем, специалистом по детской психиатрии:

– Он признался, что до первой войны встречался с Фрейдом, и даже проходил у него анализ… – в СССР имена Фрейда и Лакана не упоминались в научных статьях, – только анализом можно вытащить на свет глубинные воспоминания…

Одиннадцатилетнему ребенку никто бы не стал проводить анализ:

– В СССР никто этого и не умеет, – хмыкнул психиатр, – хорошо еще, что нам разрешили гипноз. Но, честно говоря, гипноз, очень ненадежная вещь… – под гипнозом Света просмотрела десятки фото, сделанных на морских побережьях США и Европы, однако они так пока и не поняли, о каком пляже говорит девочка:

– Не о тропиках, это точно, – уверенно заметил Георгий Алексеевич, на совещании, – она упоминает холодное море. Собаку звали Пират, но это распространенная кличка…

Света говорила о каком-то секрете. Психиатр сначала насторожился, но успокоил себя:

– Это детская игра. Девочки в интернате, тоже так делают. Ничего подозрительного, не стоит за это цепляться…

Низкий луч зимнего солнца освещал белые стены коридора, с развешанными стенгазетами и плакатами. Дети в интернате носили пионерские галстуки, однако форма здесь была иной, чем на материке, как они, между собой, называли остальной СССР. Им показывали не только советские детские фильмы, но и западные ленты. Света окинула взглядом серый, кашемировый кардиган, с вышитым серпом и молотом, белую рубашку, синюю, плиссированную юбку:

– Словно мы в закрытой школе, – улыбнулась девочка, – как в «Джен Эйр»… – она посерьезнела:

– В Америке я бы не смогла пойти в обычную школу, только в сегрегированную. В СССР нет расовой дискриминации, при социалистическом строе все равны. В Америке тоже так будет… – солнце заиграло в черных, кудрявых волосах девочки, она услышала веселый голос:

– Тот самый кизил, от него ты ела варенье. Мама разрешила нам вырезать на стволе имена… – залаяла собака, он почесал рыжий затылок:

– Имена и сердца… – мальчик смутился, – потому что мы с тобой друзья… – перед глазами Светы переливалась разноцветная радуга. Девочка укладывала на землю лоскутки ткани, высыпала бисер, опускала вниз яркие бутоны цветов:

– Когда найдут секрет, мы с ним встретимся. Только я не помню его имя, не знаю, где он жил… – встряхнув головой, Света заторопилась в столовую.

Набор для каллиграфии Павлу подарил товарищ Ли Вэй. В деревянном футляре прятались кисти из шерсти колонка, рисовая бумага, твердая, черная тушь, и особая ступка. По словам товарища Ли, каждый писец готовил собственные чернила.

Расстелив на столе кусок фетра, Павел расставил по углам каменные фигурки. Китайские львы всегда казались ему похожими на мопсов. Товарищ Ли рассказал Павлу о древних породах собак. Мальчик аккуратно растирал тушь, рыжеватая голова склонилась над бумагой:

– Пекинесы даже старше, чем мопсы. В Китае их называют маленькими львами. Раньше они жили только в императорском дворце, но в девятнадцатом веке попали в Европу… – товарищ Ли терпеливо слушал неуверенный язык Павла. Китаец хорошо знал английский, но не пользовался им в разговорах с мальчиком:

– Так ты быстрее продвинешься в знаниях, – объяснял Ли Вэй, – хотя в твоем возрасте, в общем, торопиться некуда… – до войны и японской оккупации Китая товарищ Ли преподавал в лучшей школе Шанхая: