Вельяминовы. За горизонт. Книга 2 (СИ)

В Москве Лада только однажды заглянула в Елоховский собор, с приятелями, художниками. Храм наполняли люди, пахло ладаном и воском, они не понимали скороговорки священника:

– В Москве я читала стихи Пастернака… – она подошла к стеллажу с книгами, – он упоминал о евангельских сюжетах, но никто из нас не открывал Евангелия. Мы знали Библию по картинам, по лекциям о научном атеизме…

В Мон-Сен-Мартене у Лады появилась Библия на русском языке, в бумажной обложке, эмигрантского издания. Рядом стояли книги Бунина и Мережковского, Набокова и Пастернака. Иногда, по воскресеньям, она посещала мессу в храме Святого Иоанна Крестителя, но не исповедовалась и не причащалась:

– Я крещена только по бумагам, – напоминала себе она, – на самом деле меня не крестили… – она могла бы сходить на исповедь, но Лада знала, что скажет ей кюре:

– Это смертный грех, – она передернулась, – убийство невинной души. Один раз я так сделала, но тогда я хотела ребенка. Сейчас я не могу думать об плоде палача, гэбиста, убийцы…

Так и не взяв Библию, она опустилась на ковер, уткнув заплаканное лицо в ладони:

– Месье де Лу благородный человек, он бы поверил мне. Он бы не ушел от жены, она инвалид, но он бы помогал мне, поддерживал… Он бы решил, что это его ребенок… – Лада всхлипнула, – я хотела обмануть его. Месье Гольдберга я обманывать не собираюсь…

Занятия в школе и кружок начинались после обеда. Лада взялась за трубку:

– Теперь не надо звонить через коммутатор, как после войны. В поселке поставили автоматическую станцию… – она набрала прямой номер Гольдберга в больнице.

За письмо доктору Лоуэру в Стэнфорд Гольдберг сел после пятиминутки и утреннего обхода. В госпитале появилось еще двое врачей:

– У ван ден Саара теперь трое детей, – усмехнулся Гольдберг, – он мой заместитель, больше не мальчишка, недавний студент. Подумать только, я его нанимал на работу почти пятнадцать лет назад, после войны… – Эмиль гордился тем, что оба новых доктора выросли, как он говорил, на его глазах. Парни сначала работали фельдшерами в больнице и на амбулаторном пункте сталелитейного завода:

– Заводы будут расширяться… – сняв пенсне, он поморгал уставшими глазами, – Виллем хочет возвести химическое производство, как у «К и К», в Ньюкасле. Это особо опасное предприятие, где тоже нужен отдельный амбулаторный пункт… – на недавнем заседании правления Гольдберг выбил у правления еще одну врачебную ставку:

– В Брюсселе, в министерстве, я слышал о какой-то стипендии для студентов-медиков, имени меня, – скрипуче сказал главный врач, – я им объяснил, что я еще жив… – по кабинету пронесся смешок, – поэтому деньги, пожертвованные на стипендию королевской семьей, пока передаются в полное распоряжение рудничной больницы…

Кто-то из правления заметил, что доктор Кардозо, как в поселке стали звать Маргариту, должно быть, вернется на работу в родной город. Гольдберг покачал головой:

– Я читал ее статьи, она начала готовить диссертацию, по сонной болезни. Она эпидемиолог… – Эмиль повел рукой, – ее стезя лежит в других странах. В тропиках, в джунглях…

Он не был специалистом в этой области медицины, но видел, что из Маргариты вырастет отличный врач:

– Она пошла в отца, – вздохнул Эмиль, – не случись войны, мерзавец Кардозо получил бы Нобелевскую премию… – фотографии Маргариты и Виллема стояли на рабочем столе в его кабинете. Он бросил взгляд на снимок широко улыбающихся двойняшек, в пышных платьях:

– Элиза в голубом, а Роза в красном… – ласково подумал Эмиль, – и обе в коронах. На Пуриме, в синагоге, они по очереди играли царицу Эстер… – найдя на столе сигареты, он вернулся к письму. Думать о трансплантации человеческого сердца было преждевременно, но Гольдберг хотел все выяснить заранее:

– На всякий случай, – он вспомнил о папке с историей болезни, в личном сейфе, – до этого дело не дойдет. Но ему надо сделать исследование сосудов, о котором я рассказал миссис Анне… – три года назад американцы Курнан, Форсман и Ричардс получили Нобелевскую премию за разработку метода катетеризации сердца. Получив из Лондона папку, Эмиль позвонил в британскую столицу. Марта уверила его:

– Мама тебя сама наберет, только скажи, когда тебе удобно. Папа, разумеется, ничего не подозревает. Он считает себя самым здоровым человеком в Америке… – Марта помолчала, – но моему брату всего четырнадцать лет. Папа должен увидеть, как Петя получит диплом, начнет строить, как он женится. Он должен повозиться не только с моими мальчишками. И вообще, он собирался дожить до ста лет… – судя по папке, месье Драматург, как его по старой памяти называл Гольдберг, страдал стенокардией:

– Грудная жаба, как раньше говорили, – Эмиль откинулся в кресле, – я не стал ничего скрывать от миссис Анны… – голос женщины на мгновение прервался:

– Месье Гольдберг, но ведь Федору Петровичу еще не исполнилось шестидесяти… – Эмиль отозвался:

– Мадам Анна, ваш муж начал воевать в четырнадцать лет. Неудивительно, что у него проблемы с сердцем… – ему не надо было доставать папку, чтобы вспомнить результаты анализов: