– Шалом алейхем, малахей а-шарет, малахей эльон…
Дождь хлестал по шиферной крыше большого барака, где размещалась столовая базы. Внутри было тепло, повара оставили открытыми двери на кухню, где работали плиты. Солдаты обступили стол, с дрожащими огоньками свечей, с прикрытыми холщовой салфеткой халами, с бутылкой виноградного сока. Аарон знал, что у него хороший голос:
– Меня всегда хвалили в ешиве, просили вести молитву. Но у нее… у Ханы, голос оперной певицы… – кузина пока не пела. В углу столовой, на ящиках с подарками для Пурима лежал черный футляр ее гитары. Вещи приехавших пока просушивали. Анну Леви и кузину снабдили солдатской формой. Дате получила самый маленький размер:
– Ботинки все равно болтаются, кузен Аарон, – весело сказала девушка, появившись в столовой, – тридцать пятый размер армия выпускает только для женщин, а здесь они не служат. Ничего, мне выдали три пары носков… – в штанах и рубашке цвета хаки, перетянутой ремнем, она казалась совсем хрупкой:
– Словно цветок, – бессильно подумал юноша, – дядя Авраам рассказывал об анемонах на севере… – доктору Судакову выдали форму самого большого размера:
– Временно разжалован в рядовые, – смешливо заметил профессор, – впрочем, на войне за независимость у нас не было званий… – бойцы смотрели на Авраама, открыв рот:
– Ваши офицеры обещали меня не отпускать, пока я не расскажу бойцам об истории становления нашего государства… – Авраам потянулся, – от Маккавеев до сегодняшнего дня. Завтра шабат, тренировочных маршей у вас больше не ожидается, – он подмигнул Аарону, – да и дождь, кажется, не ослабевает…
Грузовики кое-как дотащились до базы. Подарки почти не промокли, ребята хрустели орехами, разворачивали плитки шоколада. На ужин повара обещали подать привезенные из Сдерота марокканские блюда. Когда женщины зажигали свечи, Аарон не мог отвести глаз от узких, нежных ладоней Ханы. Она склонилась над огоньками, закрыв лицо, что-то шепча:
– Она хорошо знает иврит, она десять лет ходила в воскресную школу при парижской синагоге. С ребятами она говорит и на иврите, и на французском… – узнав о будущих концертах, парни закричали:
– Дате, в воскресенье мы вас не отпустим. Останетесь в Нахаль Оз. Мы позвоним в Кирию, объясним, что вы решили служить в армии… – она отшучивалась, блестя белыми зубами:
– Нет, нет, ребята, в воскресенье колонна уходит на север. В Сдероте меня ждет остальная бригада… – кузина с бойцами из военного ансамбля ехала в центр пустыни Негев, в Беер-Шеву, и на близлежащие базы:
– Оттуда в Эйлат, к морякам, – добавила она, – а потом военным самолетом на север, в Хайфу. Я посмотрю на Голаны. Говорят, горы весной очень красивы… – кто-то из ребят, промокнув до нитки, притащил в столовую две охапки дрока:
– Единственное, что у нас цветет, – развел руками боец, – в честь субботы, и для вас, мадам, мадемуазель… – Хане было непривычно слышать французское обращение на отдаленной базе в сердце пустыни, рядом с египетской границей:
– Хотя дядя Авраам уверяет, что здесь безопасно… – девушка старалась не смотреть в сторону Аарона, – стычки происходят на севере, где обосновались сирийцы… – солдаты обрадовались приезду Анны Леви. Кто-то из ребят ахнул:
– Стойте, вы та самая Анна Леви, что написала наш учебник по ивриту… – Анна покраснела:
– Вообще, не только я, а группа авторов… – парень отмахнулся:
– Это все равно. Ребята, тащите учебники, сейчас получим автографы… – завтра Анну попросили вести классы по изучению языка:
– Мы все будем заняты, – хмыкнул доктор Судаков, – узнаю армию, они так просто никого не отпускают. У тебя завтра вроде дежурство, племянник… – накрывая халы салфеткой, Аарон покраснел:
– Дежурство больше на бумаге. Место тихое, надо сидеть в сторожевой будке и смотреть в сторону Газы… – он махнул рукой на запад, – хотя в таком дожде все равно ничего не разглядишь… – дежурство Аарона начиналось в полночь:
– Сейчас шесть вечера, – юноша вздохнул, – свечи мы зажгли вовремя, кидуш я сказал, а после ужина мне придется уйти… – после ужина начинался концерт кузины Дате. На десерт к столам вынесли подносы, ломящиеся от восточных сладостей, полные корзины спелой хурмы и поздних мандаринов. В бараке пахло медом, на пластиковых скатертях валялись оранжевые шкурки:
– Она почти ничего не ела, – понял Аарон, – только пила кофе, и сейчас жует мандарин. Хотя бы с кофе у нас нет перебоев… – кофе на базе был самый простой, но кузина пожала плечами:
– Боц так боц. В Париже варят такой кофе в греческих и турецких забегаловках… – по столам ходили блокноты, Хана писала пожелания солдатам. Кузина привезла свои плакаты:
– Повесим на стену, – одобрительно сказал начальник базы, разглядывая черно-белое фото с гитарой, – но хотелось бы еще снимков для ребят… – Хана тряхнула головой:
– Я пришлю из Тель-Авива, то есть вам все пришлет Кирия… – начальник добавил:
– Сделаем стенд в память о наших гостях. Вы у нас первая артистка, но, я уверен, что не последняя… – ребята шумели, убирая со столов, расставляя скамьи. Аарон услышал рядом тихий голос: