Величайшая Марина: -273 градуса прошлой жизни (СИ)

Они тихо спустились, а пока шли до первых палаток, Алма решила отправиться назад в академию, но, как можно позже. День застал и покинул Алму в работе. Юная магиня вылечивала раны и помогала всему лагерю в делах быта, от еды до сооружения новых палаток из воздуха. Её не смущали вечные, слишком задержанные на ней взгляды, и просто живя, она не видела единственного взгляда, которого хотела. Воображение так прекрасно росло в ней, и так жёстко она обрубала его крылья и новые ростки одним, очередным, разочарованием в поисках Ланса. Что за новая мания? Просто очередная разновидности допинга… но вот, чем интересен человек – думая одно, он начинает себя в этом убеждать, уговаривать, и в конце концов добивается контракта с головой, но он так предательски забывает про сердце, что всё же мучается. Алма знала это, но всё же была человеком, просто отличием стало осознание провала уговоров, но действия все те же. Снова спустилась ночь. Девушка долго смотрела издалека на наспех сооружённые уличные наковальни, где весь день со звоном придавали железу форму стилетов, кинжалов (на мечи не хватало материала), сейчас создавались новые наконечники, и среди этого девушка снова не нашла кого-то. Не нашла никого.

- Алма, ты закончила с делами? – спросил Глафнег, подходя к ней. Конечно она закончила, и ходила сейчас по лагерю в поисках загрузки себя до изнеможения, в противном случае оставались силы думать.

- Я как раз ищу дело… скажи, что ты меня хочешь позвать поработать, пожалуйста! – уже не контролируя себя, почти взмолилась девушка.

- Не совсем, пойдём.

Алма быстро зашагала за магом. Они вышли из лагеря, снова у отвесной тропы, поднимались вверх на каменную пустошь. Только сейчас девушка вспомнила, и поругалась на себя, что забыла «Падших воинов хоронят ровно через день», мысли об Александре не покидала её, а мешались в один большой ком вместе с Лансом, но, что из-за одного, что- из-за другого, она не чувствовала времени. Когда они поднялись там уже стояли живые напротив мёртвых. Нечто странно дёрнулось в Алме при виде Алекса. Она вновь испытала подавленность от его отсутствия, поняла, как это терять часть собственной жизни, а ты сама… сама осталась здесь. Тут она подумала, что там ему лучше, там же больше нет боли, нет всего «гнилого», что сплошь и рядом можно увидеть здесь. Что было дальше? Она не понимала, и простое молчание она тратила на зовущий взгляд обращённый к Алексу. Словно во сне Глафнег вырезал магией ровные ямы в камне, и скоро вся пустошь боя наполнилась ровными могилами. Алекс. Он был всё там же, ровно на месте ухода, и девушка не могла не заметить, как его место единственно не такое, шло по диагонали, что бы быть параллельно сколу горы. Девушка подошла к этому месту, села, как ровно день назад, и лёгкой рукой воздвигла вверх камни у изголовья , магия вытянула их, но тут девушка остановилась в незнании что делать дальше. Опустила руку, странной, обтекаемой формы сплошной камень был перед ней, и всё, что она смогла сделать – это взглядом выжечь красивые буквы «Просто живой…» а над этой ни чем не подкреплённой надписью большие переплетённые буквы, составляющие общий инициал «АГ». Алма встала, повернулась, и снова! «Ланс, что ты так смотришь на меня?! Не надо! Почему так зло? Мне плохо, а ты всё так же смотришь, так же слишком холодно, с таким же прожигающим меня взглядом. Именно от него мне больно, а сейчас и ещё больше противно! Помоги мне»…

- Алма, ты что? – тихо спросил Глафнег, подойдя к внучке.

- Всё в порядке, – ответила девушка отдёргивая глаза от эльфа.

- Тогда ладно, – сказал Глафнег, но девочка услышала в его голосе полное понимание того, что всё не нормально, и простое человеческое нежелание дальнейшего развития темы. – Пойдём.

Алма снова отправилась за ним, всё думая о том, что надо успокоить себя внутри, как-то выплеснуть эмоции, и так льющиеся через край. Они подошли к достаточно большой палатке, бежевого цвета, лёгкой, но из сильно греющей ткани, держащей тепло. Окинув местечко одобрительным взглядом, Алма откинула тканевую «дверь» и не успела зайти, как уже замерла с ещё более тупой улыбкой, чем при виде Ланса, но теперь она была не такой бессознательной. По разным сторонам палатки лежали спальные мешки, небольшие камни служили прикроватными тумбочками, но в самом центре всего этого походного быта стояла превосходно наколдованное пианино, светлое и лакированное.

- О, Боже! – на большее Алмы не хватило. Это было так странно мило – просто музыкальный инструмент – единственная забота Глафнега.

- Сыграешь что-нибудь, пожалуйста.

- Конечно, спасибо большое! – она легко поцеловала дедушку, подбежав к инструменту, открыла крышку пианино. Яркий контраст клавиш практически ослепил её, и без того утопающую в радости, ведь теперь она могла без лишнего вреда для других выплёскивать накопившееся. Пианино становилось её личным, постоянно молчащим психологом, советчиком, лекарством, наркотиком, анестезией и просто родной частью самой сущности духовной и земной.