Началось все холодным декабрьским днем незадолго до Рождества. Мы с Холмсом возвратились домой с Трафальгарской площади. Вода в фонтане замерзла, что сильно меня расстроило. На Бейкер-стрит пылал камин, но вскоре после возвращения мы включили свет: день угасал, и за окном падал снег.
Холмс посмотрел в окно и протянул мне листок.
— Как думаете, Ватсон, непогода спугнет посетительницу?
— Какую посетительницу?
— Это письмо принесли еще утром, но я решил показать его вам по возвращении домой.
— По-моему, странно, — проговорил я, оторвавшись от текста. — Автор письма считает, что вы безвылазно сидите дома в ожидании посетителей.
— В самом деле. Меня это тоже удивило.
Я стал читать дальше:
— Боже милостивый! — воскликнул я.
Холмс по-прежнему стоял у окна.
— Похоже, она сильно полагается на мое мнение. Хочет, чтобы я решил ее судьбу, узнав ситуацию только со слов.
— Она? Да, правильно, дама. Элеонор Кастон, — прочел я подпись.
Текст был грамотный, почерк твердый, бумага добротная.
— Что скажете, Ватсон? — как всегда, спросил Холмс.
Я поделился своим мнением и добавил:
— По-моему, она молода, хотя и не юная.
— Неужели? Почему вы так думаете?
— Почерк полностью сформировавшийся, но не застывший, как бывает у пожилых. Она предельно вежлива, но чувствуется, что привыкла добиваться своего. С другой стороны, явно слышала о вас и склонна доверять. Мудрость вкупе со смелостью. Не сомневаюсь, что писала молодая женщина.
— Ватсон, я восхищен!
— Значит, сейчас в гостиную войдет леди преклонных лет, — предположил я (что-то не понравилось мне его восхищение).
— Вряд ли. Миссис Хадсон мельком ее видела. Прошу вас, продолжайте.
— Это все. Разве что в свое время я пользовался такой же писчей бумагой. Качественная, и только.
— Очевидны два факта, — начал Холмс, склоняясь над письмом. — На правой руке у дамы чересчур большое кольцо: оно соскользнуло и испачкалось в чернилах. Следы здесь и здесь, видите? Еще она, в отличие от большинства женщин, не пользуется духами.
— Верно, не пользуется, — проговорил я, понюхав лист.
— Поэтому, мой дорогой Ватсон, вы сперва и решили, что письмо от мужчины. Легкий цветочный аромат — частый спутник наших расследований. К тому же почерк, хоть и сформировавшийся, немного похож на мужской.
В передней зазвонил колокольчик.
— А вот и она!
Вскоре в гостиную вошла Элеонор Кастон.
Высокая, стройная, она двигалась с необыкновенной грацией. На ней был бежевый костюм, отделанный куницей, и шляпка из того же меха. Кожа чистая, белая, глаза темно-серые и выразительные. Однако главным своим украшением Элеонор наверняка считала волосы — роскошные, сияющие, цвета красного дерева. Леди сняла перчатки, и я с удивлением заметил, что, вопреки предсказанию Холмса, на руках нет колец.
Несмотря на обворожительную внешность, она вряд ли привыкла к мужскому вниманию. Менее чем через пять минут я понял, что ее лицо постоянно меняется. Элеонор казалась то миленькой, то невзрачной, то ослепительно красивой, причем метаморфозы занимали считаные мгновения. У меня аж дух захватывало.
— Мистер Холмс, доктор Ватсон, спасибо, что согласились меня принять. Ваше время на вес золота.
Холмс уселся напротив гостьи.
— Оно для всех на вес золота, а вы, мисс Кастон, явно беспокоитесь за свое.
До этого момента гостья почти не смотрела на Холмса, но сейчас бросила на него взгляд и побледнела.
— Прошу меня извинить, — пролепетала она, потупившись. — Как вы догадались, для меня это вопрос жизни и смерти.
Не сводя глаз с мисс Кастон, Холмс подал мне знак, и я налил воды. Гостья поблагодарила, пригубила и отодвинула стакан.
— Творчество доктора Ватсона позволило мне следить за многими вашими расследованиями, мистер Холмс.
— Да-да, понятно, — отозвался тот.
— Удивительно, но теперь мне кажется, что мы знакомы и я могу говорить откровенно.
— Так говорите, мисс Кастон!