Величья нашего заря. Том 1. Мы чужды ложного стыда!

– А как же, господин полковник, объясняться будем? – спросил пилот, у которого за истекшее время мозги то выходили из меридиана, то становились на место, словно гирокомпас разболтанный у него в голове находился. Но психическое здоровье офицер, к своей чести, сохранил в полном порядке. Что сделается с человеком, пережившим и полтора года Мировой войны, и революцию с Гражданской, и всё последующее? – Мы ж как бы пропавшими без вести должны числиться. Болтались двое с лишним суток неизвестно где, а запас горючки у нас – восемь часов…

– Это вы слегка заблуждаетесь, старшой. Если хотите дальше служить и орденок какой-никакой за этот рейс выслужить, запомните крепко и экипажу доходчиво объясните – ничего ни с кем не случалось. Вчера по приказу слетали в Царьград, гостей свозили отдохнуть, где и как – вам не докладывали. Утром согласно моему приказу подготовили самолёт к вылету на Севастополь. Всё, что нужно, с тамошними службами было оформлено. И ничего больше. Всё прочее – государственная тайна. Вы с экипажем в комендантской гостинице ночевали, что в Галате, недалеко от Дроздовского моста. Никто проверять не будет, но для себя именно так запомните. Сейчас часы где-то около десяти утра должны будут показать. Так что всё сойдётся. Для личного спокойствия предлагаю считать, что прочие ваши впечатления – от непривычной дозы испробованного в баре абсента. Всё ясно?

– Так точно, господин полковник. Можете не сомневаться.

– Не имею такой привычки. Своим людям мои слова передайте. Начнут по пьяному делу что-то болтать, им не поверят, а я так или иначе узнаю. И, сами понимаете, на дальнейшем прохождении службы очень даже такая невоздержанность отразится. И наоборот, естественно. Я своих обещаний зря не бросаю. За богом молитва, за царём служба не пропадают.

Полковник вернулся в салон. Катранджи о чём-то спорил с Кристиной. Уже не как работодатель с подчинённой, а по-человечески. Очень может быть, у них прошлой сумбурной ночью тоже что-то произошло, только это Басманова сейчас совсем не занимало. Со своими бы делами разобраться.

Увидев его, и они, и Марина заметно напряглись. Не скажет ли чего-то нового после общения с пилотами? Ведь за бортом снова началось прежнее непонятное. Будто резко в густую облачность вошли, разом исчезло и небо, и берег с Замком, и волнующийся океан. Только сплошная молочная муть за иллюминаторами. И лёгкое ощущение тошноты, будто гидроплан плавно проваливается в безбрежную «воздушную яму». Совсем не похоже на то, что бывало при внепространственных переходах известными им способами.

– Всё в порядке, – кивнул полковник. Хотел было сесть рядом с Верещагиной, но что-то помешало, он задержался у отдельного кресла перед откидным картографическим столиком в нескольких шагах от пассажирских мест.

Стюардесс на гидроплане не имелось, но буфет в кормовой части фюзеляжа был: не должна же дюжина старших штабных офицеров, не считая экипажа, почти сутки святым духом или сухпайками питаться в дальнем перелёте.

– Вы б, барышни, сообразили насчёт кофейку или хоть водички минеральной, – попросил Басманов, садясь лицом к своим спутникам. – Да и чего покрепче к кофе можно. Не знаю, как вы, а у меня мандраже не проходит, – это он специально сказал, чтобы народ не рефлектировал по поводу своего морально-психического состояния. – Курить на борту разрешается…

Марина с Кристиной дружно кинулись выполнять просьбу полковника, даже столкнулись бёдрами перед узкой дверцей в служебный отсек. А Ибрагим тут же начал раскуривать толстую сигару, которую извлёк из нагрудного кармана пиджака. Михаил удовлетворённо хмыкнул и тоже закурил. Шутки шутками, но действительно хотелось побыстрее долететь и почувствовать под ногами надёжную землю родного мира.

Девушки быстро нашли всё требуемое, в том числе и шустовский коньяк из лучших сортов армянского винограда, сноровисто, как заправские бортпроводницы, через десять минут сервировали стол у задней переборки салона: три сорта минеральной воды, лимон под сахарной пудрой, авиационный шоколад.

Марина, закончив работу, из-под ресниц коротко взглянула на Басманова, ожидая реакции, и несмело улыбнулась, увидев его одобрительный кивок, безусловно, адресованный лично ей. Всё складывается совершенно чудесно. Спасибо Насте, что сумела убедить Уварова в необходимости её включения в состав дипмиссии.

А несносная леди Спенсер специально ведь хотела заставить девушку вернуться в Москву. Это Верещагина верхним женским чутьём сразу поняла. Для чего, почему, каков её интерес – не совсем ясно. Не может же она сама иметь виды на Басманова? Ей он зачем, при живом муже-генерале, тоже красавце-мужчине? Не иначе из вредности: не может простить всем валькириям сразу и каждой в отдельности, что они её переиграли на её же поле. Ну, теперь-то всё будет хорошо, Михаил Фёдорович смотрит на неё так, как ей могло только примечтаться. Удивительно, что всего несколько дней назад они не были даже знакомы, а теперь вот так…