Величие Бога в проповеди

Пастор, действительно любящий прихожан своей церкви, прочитав эти стихи, уже не сможет безразлично относиться к чувству радости от служения. Этот отрывок учит нас, что безрадостное служение не приносит пользы людям. Поэтому любовь к людям не означает отрицание радости в служении Слову. Апостол Петр говорит то же самое, но только в форме заповеди:

Пасите Божие стадо, какое у вас, надзирая за ним не принужденно, но охотно и богоугодно, не для гнусной корысти, но из усердия, и не господствуя над наследием Божиим, но подавая пример стаду… (1 Пет. 5:2,3).

Слова «охотно» и «усердно» являются знаменами радости.

Итак, наслаждение в служении является необходимой составной нашей любви. Почему? Одна из при-чин заключается в том, что мы не можем давать людям то, чего у нас нет. Если вы не даете радости, то вы уже учите закону, а не Евангелию. Пастор, служащий в безрадостном «послушании», передает свое настроение слушателям. Это уже называется лицемерием и путами закона, а не свободой тех, чье иго благо и бремя легко.

Вторая причина кроется в том, что служитель церкви, на лице которого нет радости, не прославляет Бога. Он не может прославлять Бога своей жизнью, думая, что познание Бога и служение Ему не приносит удовольствия и радости его душе. Заскучавший и утомленный экскурсовод в горах Альп бесчестит величие гор и противоречит самой их сути.

Филлипс Брукс утверждает, что успех проповеди заключается в наслаждении проповедником своей работой. Вот что он писал: «Наивысшая радость со-стоит в величайшей цели: прославить Господа и спасти души людей. Нет другой такой радости, которая могла бы сравниться с ней. Знакомясь с жизнями величайших проповедников прошлого или видя сильных проповедников Слова сегодня, мы начинаем ощущать глубокую радость, испытываемую ими в служении»[26].

Таким образом, радость, наполняющая проповедь, — это, с библейской точки зрения, необходимость; она должна быть у тех, кто любит людей, хочет прославить Бога и желает достичь служением этих двух величайших целей.

В чем же разница между радостью Эдвардса и улыбками и шутками тех пасторов, для которых понятие «счастье» не имеет ничего общего со святой строгостью? Эдвардс писал: «Все благодатные чувства — это сладкий аромат для Христа, наполняющий душу христианина небесной свежестью; это чувства смиренного сердца»[27]. Только осознание тяжкого бремени наших грехов, величия Божьей святости и важности нашего призвания как проповедников может прибавить нашей радости смирения и строгости.

Серьезная проповедь имеет право на существование, поскольку проповедь предназначена Самим Богом для того, чтобы обращать грешников, пробуждать церкви, способствовать постоянству святых в вере. Если проповедь не может выполнить эти задачи, то последствия будут весьма плачевны.

Ибо, когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих (1 Кор. 1:21).

Господь спасает грешный мир от полной гибели через проповедь. Апостол Павел особенно остро осознавал эту ответственность:

Ибо мы Христово благоухание Богу в спасаемых и в погибающих: для одних запах смертоносный на смерть, а для других запах живительный на жизнь. И кто способен к сему? (2 Кор. 2:15,16).

Когда я проповедую, в моем мозгу стучит мысль: «Сейчас на чаше весов вечности находятся души грешников!» Если эта мысль не делает проповедника серьезным и искренним, то люди неосознанно научатся тому, что к аду и раю можно относиться легкомысленно. Мне становится страшно при мысли, что именно такое небрежное отношение сквозит сегодня во многих проповедях. Джеймз Денни писал: «Никто из смертных не может прославлять одновременно и свой ум, и Христа Спасителя»[28]. Джон Генри Джоуэт утверждал: «Невозможно достичь потаенных уголков человеческой души, пользуясь приемами конферансье или шута»[29]. Однако многие проповедники по прежнему убеждены, что они должны сказать что-нибудь смешное.

Я заметил, что некоторые проповедники даже боятся «до корня волос искренности» Чалмерза. Я много раз видел, как проповедник создавал особую атмосферу, особую тишину в церкви, и затем, видимо, намеренно, быстро развеивал ее легкомысленной шут-кой, каламбуром или колкостью.