Величие. Книга 1

Вот, собственно, и всё. Несколько позже отец открыл Аурелию, что Дар переходит сам, без чьего-либо участия, со смертью императора к его потомку. И каждый правитель Белой империи, хочет он того или нет, взойдёт на смертный одр, стоит наследнику переступить порог тридцатилетия.

А вот что происходит сейчас, Аурелий никак не мог понять. И это пугало…

Земля внизу сливалась в размытое пятно с редкими проблесками огней. Вскоре острова света начали встречаться чаще, и вот уже на горизонте показалась сияющая полоса. Издалека можно было подумать, будто город увенчан золотым ореолом, – многочисленные металлические крыши и шпили отражали свет фонарей, но сами улицы пронизывало предрассветное хрустальное безмолвие. Вопреки здравому смыслу, Аурелий миновал Храм Первородного и материализовался сперва во дворце, прямо в отцовских покоях, надеясь, что не разбудил никого из слуг. Телепортация – поразительная магия, но и эхо от неё тоже очень заметное. Однако интуиция привела сюда кронпринца не зря. Кабинет оказался неестественно прибранным, будто им накануне и не пользовались, кровать в спальне – заправлена и даже не примята. Что бы ни происходило, это не было похоже на то, чтобы Келсий внезапно поднялся посреди ночи, бросив все мирские заботы, и, повинуясь зову крови, отправился в склеп.

Аурелий судорожно вздохнул, чувствуя себя абсолютно беспомощным. И всё-таки отправился в Храм.

Это было безжизненно-белое здание, ощетинившееся тонкими, точно жала, шпилями. К главному входу, высоко поднятому над землёй, вела гигантская аркообразная лестница – не святилище, а целая крепость. Однако то, что восхищало взгляды горожан и служило местом для главных церемоний, представляло в действительности лишь вершину айсберга. Под разукрашенными мрамором и золотом стенами находилось суровое и неприглядное подземелье. Именно в глубине катакомб, стен которых никогда не касался луч солнца, каждый император рано или поздно возводит себе при помощи чар каменное ложе – последнее своё творение – и погружается в беспробудный сон, медленно рассыпаясь в прах частица за частицей. Только родные приходят, чтобы в последний раз взглянуть на застывшее лицо мертвеца и покрыть его второй половиной саркофага. Ещё буквально несколько часов назад споривший или шутивший владыка, не обронивший ни единого прощального слова, лежит перед ними хладным трупом. И кроется в этом нечто жуткое, горестное и благоговейное – ибо вновь совершается необратимое, роковое таинство.

Чувствуя, как сжимается сердце, Аурелий ступил в гулкий парадный зал, даже в темноте переливающийся перламутровыми всполохами. Аурелий нечасто здесь бывал, но достаточно ориентировался среди переплетающихся резных арок из сандалового дерева, между которыми были помещены статуи его предков, в самой середине – Первородного, восседающего на троне в виде золочёного дуба. Золото, золото… оно мерцало повсюду, в складках мрамора и на оконных наличниках, на стенах и потолке, олицетворяя священную внешность Табриессов. Точно живые сосуды из мяса и костей, в которые переливалась мистическая сила, императоры жили и умирали, сами подчиняясь ей более, чем любой из их подданных.

Как правило, монументальная архитектура храма давила на Аурелия, вызывая желание выйти обратно к солнечному свету, но сейчас кронпринца охватила торжественная печаль. Точно блудный сын, он возвращался к своему отцу, чтобы наконец вспомнить, для чего был рождён, и смиренно принять долженствование. Здесь, как никогда, он ощущал неразрывность наследия. Императоры и императрицы прошлого спокойно ждали его все эти годы, зная, что однажды он к ним придёт, как бы ни хотелось отвернуть лицо от правды. Один раз – чтобы преклонить колена перед возвышением. Второй – чтобы обрести вечный покой, хочет он сам того или нет.

В воображении Аурелия всплыл образ сумрачных ниш вдоль массивной винтовой лестницы, закрытых плитами с высеченными на них датами и инициалами, и кронпринца пробила крупная дрожь. Он взял магический светильник, спрятанный за одной из статуй, как некогда ему показал отец. Из-за низкой двери катакомб пахнуло сыростью и забвением. Свет выхватил узкие ступени, тонущие во мраке, и Аурелий медленно двинулся вниз, к тому месту, где должны были разрешиться все сомнения. Тёмные проёмы с плитами сменялись один другим – одинаково пыльные, старые. Время то пускалось вскачь, пропуская в сознании целые отрывки, и тогда кронпринц пугался увидеть родителя действительно холодным, безмолвным, больше не отвечающим ни на какие мольбы и обвинения, – то неимоверно замедлялось, и тогда Аурелию казалось, что он никогда не дойдёт до конца и эта жуткая ночь с её мучительной неизвестностью будет тянуться вечность.