Величие. Книга 4

Возмущение, посеянное речами Орсинь, меж тем бурлило и плавилось, вызывая в столице брожение. Военные, стянутые на площадь, способствовали тому, чтобы толпа рассеялась, однако само волнение среди горожан не улеглось, а начало расходиться лишь сильнее. Сперва оно побежало по улицам тоненькими ручейками оживлённых пересудов. Затем разгорелось в тавернах под подогретые вином споры и взволнованные беседы у домашнего очага: жители гадали, что планирует изменить в жизни страны император и какие опасности могут подстерегать будущую императрицу. В пылу воображения высказывались самые безумные идеи, которые составили бы честь детективному роману, однако в одном сомнений ни у кого не оставалось: война закончилась и Белую империю ждут великие перемены.

Вечером, когда новые шеренги войск тяжело промаршировали по центральным бульварам, занимая позиции вокруг дворца, тень неясной тревоги залегла в закатных лучах солнца. Какой бы бутафорией это ни казалось – ведь никто не верил, что знать осмелится напасть на священную обитель! – сильные, жёсткие фигуры воинов, готовых убивать, показали всем недвусмысленные намерения эльфийки. И по мере того, как солнце заходило, а за дворцовые ворота по-прежнему не шагнул ни один дворянин, ощущение неестественного затишья продолжало нарастать.

– Думаешь, моя провокация всё же была излишней?

Орсинь стояла у окна, закутавшись в тонкую пуховую шаль поверх расшитого платья, и смотрела на усыпанный огнями город. Впервые за долгое время она надушилась, украсила декольте драгоценностями, и длинная юбка приятно путалась и шелестела волнами в ногах.

Странное дело – Орсинь совсем не желала, чтобы Аурелий сейчас приблизился и обнял её. Даже наоборот. Император пришёл совсем недавно, в раздумьях опустившись в кресло неподалёку, и именно по этой причине Орсинь так и не отвернулась от окна, хотя от него неприятно дуло – к ночи поднялся сильный ветер. Она не знала, как повести себя, если Аурелий вдруг примется целовать её. Ей хотелось оставаться собранной и решительной в это ответственное время.

– Нет. Сейчас, когда я перебираю события минувшего дня, прихожу к выводу, что это было очень правильно. Ты умеешь находить верные решения: если кто-то из знати встанет на дыбы, мы избавимся от них без лишних объяснений.

Голос Аурелия был расслаблен и звучал невероятно спокойно, как невозмутимая глубь летнего сада. Орсинь стала замечать в нём эту склонность к медитативной задумчивости – не опрокинутой в саму себя, как у князя Мелирта, а ясное, внимательное созерцание настоящего. На самом деле всю обратную дорогу из Стевольпа они практически не общались по душам, слишком занятые обсуждением предстоящей внутренней политики, и сейчас был первый раз, когда Орсинь и Аурелий по-настоящему остались наедине. Возможно, именно поэтому внутри них ничего не просыпалось – они слишком привыкли жить порознь, утонув в вихре иных забот. Слишком привыкли наблюдать друг друга на отдалении, как призрачных духов, без плоти и страсти. Может быть. Орсинь не знала. Но она совершенно точно хотела остаться сегодня одна. «Пожалуй, не стоит себя заставлять, – сказала она себе. – Я слишком долго ждала этого момента и теперь напряжение изжило само себя. Мне надо расслабиться. Только как намекнуть об этом Аурелию?»

– Сейчас, когда я отчётливее вижу, сколько в мире эгоизма и глупости, мне всё больше хочется посвятить жизнь чему-то обыкновенному, какому-нибудь совершенно обыденному ремеслу, занимаясь которым, я был бы уверен, что приношу пользу. А не решать судьбы мира, – продолжил меж тем император. – Ты не представляешь, насколько наивным мне кажется моё поведение в прошлом. Эти надежды, что если я буду со всеми добр и внимателен, то остальные будут поступать по тем же правилам…

– Даже так? А мне ты казался очень милым, – фыркнула Орсинь. Она наконец обернулась, встречаясь с ним взглядом, но не нашла там для себя ничего опасного. Аурелий с лёгкой полуулыбкой разглядывал переливы её платья, как разглядывают картину. – Ты устал? – заботливо спросила эльфийка.

– Да, немного. Как и за все эти шесть месяцев, – пошутил император.

Он потянулся, прикрыв глаза.

– Какая ирония, – вздохнула Орсинь, вновь оборачиваясь к спящему городу. – Я старалась завоевать любовь народа просвещением и искусством, но в итоге их преклонение мне принесла жестокость.

– Они преклонились пред тобой, потому что ты их защищала, – мягко поправил её Аурелий.

– Да уж конечно, – иронично усмехнулась Орсинь. – Что их по-настоящему впечатлило: то, что я рисковала головой, или скольких я убила? Горожане радуются моему могуществу, потому что одновременно считают его и своим. Толпу завораживает проявление великой силы.

– Нет, не могу с тобой полностью согласиться. Впрочем, если тебя так тяготят отнятые тобою жизни, почему ты не отправилась сегодня вместе со мной в храм? Я вот будто бы очистился.

– Я не верю в богов, – нетерпеливо отмахнулась эльфийка. – Честно, на этой войне я ощутила, насколько на самом деле мы одиноки.