Величие Вавилона. История древней цивилизации Междуречья

Описанная выше система связи далеко не всегда соответствовала возникающим обстоятельствам. Так, временами в отдаленных горных провинциях сильные снегопады прерывали сообщение, но депеши все равно должны были попадать ко двору. Мы знаем, как поступали в таких случаях, из письма чиновника по имени Дур-Ашшур, возможно губернатора провинции Тушхан, расположенной в горах сегодняшней Юго-Восточной Турции. В своем письме царю Дур-Ашшур замечает: «Возможно, царь скажет: «Почему ты не послал... мар шипри?» Снег слишком глубок, поэтому я послал дайалу («бегуна») с депешей». Можно сделать вывод, что «бегуном» был опытный горец, который мог найти путь по местности, непроходимой для лошадей. Использование обычного мар шипри было неразумным также, если новости предназначались для передачи только лично царю или другому губернатору. В таких случаях отправлялся специальный посланник, который имел рекомендательное письмо, запечатанное печатью своего господина. Только предъявив «верительные грамоты», такой посланник излагал свою информацию с соблюдением всех требований секретности. У царя было несколько таких агентов, которых называли курбути (доверенное лицо). Когда поступала жалоба на поведение высокопоставленного чиновника, как правило, один из них отправлялся, чтобы провести расследование и доложить царю результат. Даже губернатор не мог отказаться принять личного посланца царя, поскольку не имел полной свободы действий на своей территории. Не только его инициативы были ограничены. Во многих случаях губернатор получал и запрашивал инструкции из столицы как по вопросам общей политики, так и по довольно тривиальным мелким проблемам. Бывали случаи, когда один губернатор подчинялся другому, правившему в соседней провинции. А уж жалобы на губернаторов поступали к царю отнюдь не редко и тщательно расследовались. Но кто же осмеливался критиковать губернатора? Судя по всему, жалобы шли либо от другого чиновника, считавшего, что губернатор покушается на его привилегии, или от горожан, даже, возможно, не ассирийцев, которые подвергались угнетению и обращались к царю за справедливостью. Мы имеем письмо некоего Мардук-шум-узура, который обратился к царю, чтобы ему вернули собственность, поскольку небольшое поместье, выделенное ему предшественником царя в качестве фьефа, было захвачено губернатором Бархальци, хотя, по утверждению Мардук-шум-узура, он всегда исправно выполнял свои феодальные обязанности.

«Царю, моему господину, твой слуга Мардук-шум-узур. Да пребудет всегда благополучие с царем, моим господином. Да благословят царя, моего господина, боги Набу и Мардук.

Отец царя, моего господина, пожаловал мне 10 имеров пашни в стране Халах. В течение 14 лет я пользовался этим участком, и никто не оспаривал у меня этого права. Теперь же пришел правитель области Бархальци, употребил силу по отношению к земледельцу, разграбил мой дом и отнял у меня мое поле. Мой владыка-царь знает, что я лишь бедный человек, который несет службу охраны для моего господина и который предан дворцу. Так как у меня теперь забрали мое поле, я прошу у царя справедливости. Пусть мой царь воздаст мне по праву, дабы я не умер от голода».

Мы не знаем, добился ли справедливости Мардук-шум-узур. Не знаем мы и того, при каких условиях обращение от простого горожанина могло дойти до царя. Несомненно, чиновники во многих случаях могли не допустить рассмотрение такой жалобы царем. Тем не менее присутствие таких писем в царских архивах говорит о том, что, по крайней мере, в некоторых случаях подобные обращения достигали цели.

Отдельные древние города, даже в период расцвета Ассирийской империи, пользовались значительной автономией, которую царь, обычно желая обуздать, все же был вынужден признавать. Как возникали или расширялись такие права (за пределами собственно Ассирии), изложено в нескольких письмах, написанных в 731 г. до н. э. Тиглатпаласару III. Два автора, чиновники в Вавилонии, оказались в очень сложной ситуации. Они столкнулись с бунтом, столицу – Вавилон – захватили бунтовщики, а в пределах досягаемости не было существенных ассирийских сил. В одном письме они доложили царю о принятых мерах. По их словам, они заняли место у городских ворот, чтобы начать переговоры с вавилонянами, засевшими внутри. Очевидно, они попытались вызвать раскол между мятежными халдейскими лидерами и коренными вавилонянами. В этом отношении, как, впрочем, и в других, вся сцена удивительно напоминает попытку переговоров между Рабсаком и обитателями Иерусалима (4 Цар., 18: 26 и далее). «Почему вы ведете себя враждебно к нам? – вскричал ассирийский чиновник. – Привилегии вашего города уже определены в грамоте». Надо полагать, он имел в виду, что в обмен на сотрудничество готов признать все их традиционные местные права. Другое письмо описывает подобные переговоры во время того же кризиса в другом месте. В нем автор конкретно обещал людям, занявшим город лидеров повстанцев: «Я освобожу от принудительного труда и дани всех арамейцев, которые дезертируют».