Король остановился в городской ратуше. Там г-н Байи, вручив ему трехцветную кокарду и прикрепив ее к его Шляпе, обратился к нему с речью. Поскольку король не был готов к этому и не был способен отвечать, Байи подошел к нему и, выслушав от него несколько отрывочных фраз, обратился к слушателям с ответной речью, как бы от имени короля. Когда они возвращались, люди выкрикивали: «Да здравствует король и народ!» До дворца в Версале его сопровождала Национальная гвардия. Так закончилось это «amende honorable», которое никогда не давал ни один монарх и не получала ни одна нация.
И снова здесь был упущен еще один драгоценный шанс спасти Францию от преступлений и ужасов, через которые ей пришлось пройти, а также уберечь Европу и, наконец, Америку от того зла, которое истекало из этого смертоносного источника. Король теперь становился послушным орудием в руках Национального собрания, и будь он предоставлен самому себе, он стал бы охотно соглашаться со всем, что оно решило бы осуществить в интересах нации. Было бы создано разумное государственное устройство, наследуемое по его линии и во главе с ним самим, с полномочиями достаточно широкими, чтобы дать ему возможность приносить максимум пользы и добра для государства, и в то же время достаточно ограниченными, чтобы удерживать его от злоупотреблений ими. Он стал бы честно все это исполнять, а большего, я полагаю, он никогда и не желал.
Но при нем была королева, имевшая абсолютную власть над его слабым умом и робкой натурой и обладавшая характером, полностью противоположным его собственному. Этот ангел, столь красочно изображенный в восторженных выступлениях Берка, пусть с некоторым изяществом в своих прихотях, но без здравого смысла, был особой высокомерной, презиравшей необходимость обуздывать себя, нетерпимой ко всему, что противоречило ее воле, стремящейся к удовольствиям и обладавшей достаточной твердостью, чтобы добиться осуществления своих желаний или погибнуть при их крушении.
Непомерное увлечение игрой в карты и мотовство королевы, так же как и графа д’Артуа и других членов ее клики, явились существенной причиной опустошения казны, побудившей нацию взяться за реформы. Сопротивление королевы реформам, ее упрямое неразумие и неукротимый дух привели ее на гильотину, а вместе с ней – короля, и ввергли весь мир в пучину преступлений и бедствий, навсегда запятнавших страницы современной истории. Я всегда считал, что не будь королевы, не было бы и революции. Не будь они спровоцированы, не пришли бы в действие и никакие силы. Король шел бы рука об руку с мудростью своих лучших советников, которые, ведомые растущей просвещенностью нашей эпохи, желали бы лишь одного – не отставая от времени, развивать принципы общественного устройства.
Событие, которым завершился жизненный путь этих суверенов, я не одобряю и не осуждаю. Я не готов согласиться с тем, что глава нации не может предать свою страну или что он не подлежит наказанию, ни с тем, что там, где нет писаных законов, нет полномочных судов, то нет закона и в наших сердцах, а у наших рук – сил для праведной поддержки добра и исправления зла.
Из тех, кто судил короля, многие считали, что он был сознательным преступником; другие – что из-за самого его существования нация постоянно находилась бы в конфликте со сворой королей, которые воевали бы с ней на протяжении жизни целого поколения, которое могло бы в ином случае жить своей собственной жизнью, и что лучше погибнуть одному, чем всем.
Я бы не голосовал вместе с этой частью законодателей. Я бы заточил королеву в монастырь, обезвредив ее таким образом, и оставил бы короля на троне, наделив его ограниченной властью и полномочиями, которые, я искренне верю, он в меру своего разумения честно бы отправлял. В таком случае не возник бы вакуум, соблазнивший военного авантюриста захватить власть, и не появилась бы возможность для таких чудовищных преступлений, которые деморализовали все страны мира и уничтожили – и уничтожат еще в будущем – миллионы и миллионы их жителей.
Три исторические эпохи отмечены полным угасанием морали народов. Первая – эпоха Александра и его преемников. Вторая – эпоха преемников первого Цезаря. Третья – наше время. Она началась с раздела Польши, затем последовала Пильницкая декларация, после чего – сожжение Копенгагена. Далее последовали чудовищные преступления Бонапарта, который делил мир по своему усмотрению, опустошал его огнем и мечом. Теперь – сговор королей, преемников Бонапарта, кощунственно окрестивших себя Священным союзом и идущих по стопам своего заточенного лидера. Правда, пока они открыто и полностью еще не узурпировали власть над другими народами; однако там, где это возможно, с помощью своих армий они контролируют разрешенные ими формы правления, храня in petto порядок и размах замышляемых ими будущих узурпаций.
Но пора мне закончить отступление, к которому меня в свое время привели размышления о преступных страстях, из-за которых мир лишился благоприятной возможности спастись от тех бедствий, которые его постигли.