Великая армия Наполеона в Бородинском сражении

Основоположником так называемого научно-критического направления в историографии 1812 г., представители которого столь самонадеянно в начале ХХ в. провозгласили, будто бы им удалось преодолеть псевдопатриотическую и мифологизированную картину Бородинского сражения, принято считать Александра Николаевича Попова (1820–1877), члена знаменитых Редакционных комиссий 1859–1860 гг. Присмотримся к работам Попова внимательнее. На интересующей нас проблеме этот основательный и осторожный в выводах ученый остановился в работе «Французы в Москве»[373]. Начав повествование с конца Бородинского сражения, Попов на основе широкого круга опубликованных французских и немецких материалов дал фактологически насыщенную и исторически убедительную картину итогов и последствий боя для наполеоновской армии. Все упреки французских авторов в адрес Наполеона, который не бросил в дело резервы и не разбил русских наголову, «вытекают, – как писал Попов, – из общей французам уверенности, что в Бородинском сражении победа осталась на их стороне». Причина этой уверенности, полагал автор, была в том, что «частные успехи в разные моменты сражения и общая отчаянная храбрость, как солдат, так и офицеров, могли возродить и поддерживать это обольщение». О том, что сам Наполеон не считал Бородино победой, свидетельствует то, что бюллетень о победе он продиктовал только через несколько дней, когда убедился, что русские войска безостановочно продолжали отступление к Москве. «Очевидно, – пишет Попов, – это была такая победа, которая равнялась поражению». «Попятное движение наших войск после Бородинского сражения дало повод неприятелю присвоить себе победу. Но коль скоро отступление входило в общие военные соображения с самого начала кампании, то конечно оно не могло служить знаком проигранного сражения, тем более, что неприятель не отваживался преследовать»[374]. В чем же было принципиальное расхождение нового «научного» направления со всей предшествующей русской историографией? Только в том, что оно все более делало упор на «объективной» предопределенности поражения французского императора и его армии под Бородином: на обусловленности результатов боя экономическими, общественными обстоятельствами, политическим перерождением режима Наполеона. Так, руководство Наполеона в 1812 г. огромными войсковыми массами было несовместимо с быстротой, отличавшей его тактику, и это приводило к быстрому уменьшению численности Великой армии, равнявшейся к Бородину 130 тыс. Кроме того, в решительный момент боя Наполеон не использовал свои резервы, так как император обязан во что бы то ни стало сохранить гвардию как гарант своего положения и престижа.

Однако в период этого почти всеобщего увлечения «объективной предопределенностью» были все же предприняты любопытные попытки понять внутренние мотивы поступков отдельных людей и целых народов в 1812 г. В этой связи достойны внимания два очень разных автора второй половины XIX в. – военный теоретик Г. А. Леер, глава так называемой школы академистов, и В. К. Надлер, ученый «дворянского» направления, пытавшийся соединить историю с теологией. При всех спорных моментах творчества Леера все же следует отдать должное тому, что он первым в России поставил проблему военной психологии применительно к военно-историческим сюжетам. Правда, в связи с отсутствием достаточной базы эмпирических данных в сфере военной психологии, он говорил только о «военно-психологических этюдах». Однако и в этом случае нельзя не признать интересным его идеи об «элементе случайности» в военном деле, в том числе применительно к Наполеону и его поведению в день Бородинского сражения. Именно Леер указал на важность воссоздания максимально полной конкретно-исторической картины сражения для того, чтобы понять внутреннюю обусловленность поступков людей во время боя. «При изучении фактов, – писал он, – нужно дойти до сознания идеи, лежащей в основании факта, а для этого необходимо воссоздать в возможной полноте ту обстановку, при которой совершился факт, т. е. принять во внимание, по возможности, все обстоятельства, все причины, и притом в той совокупности, в которой они влияли на то, что факт совершился так, а не иначе, короче: необходимо передумать и перечувствовать все то, что было продумано и перечувствовано распоряжавшимися событием… только подобный разбор факта и дает право сделать из него какой-либо вывод»[375]. Леер высказал предположение о недостаточном «соображении» действий Наполеона в 1812 г. с географическими условиями театра войны «и особенно с нравственными качествами противника»[376]. В самом Бородинском сражении Леер не увидел возможности ни для русской, ни для французской армии одержать решительную победу, поскольку по всей совокупности характеристик и та и другая армия «стоили одна другую». Леер уклонился от того, чтобы признать Бородино русской победой, хотя, вслед за А. П. Ермоловым, заявил, что «французская армия разбилась о русскую»[377].